На улице шел дождь. А в зале театра враждебная атмосфера начала ощущаться с первой же минуты, как только открылись двери для публики. Едва Беллини появился в оркестре, где каждый автор вынужден был находиться во время премьеры своей оперы, как вместе с редкими хлопками в ледяной тишине враждебного зала раздались «оскорбительные свистки», что бесстрастно отмечает корреспондент одной миланской газеты, добавляя: «Очевиднейшее доказательство, что публика хотела провала оперы». Так начался один из самых мучительных за всю карьеру Беллини вечеров.
«С задетым самолюбием, — пишет Скерилло, очевидно проинформированный Флоримо, — он сидел лицом к публике и смотрел на нее с презрением и вызовом». Он не привык к такому грубому приему. Ему отвратительно было это предвзятое, враждебное отношение к опере прежде всего из-за того, что оно было заранее подготовлено и расчетливо разжигалось.
Опера шла — по мнению другого беспристрастного хроникера — в сложной, противоречивой обстановке, чувствовалось, что публика растеряна и мнение ее колеблется. Увертюра и первая картина, а также дуэт из второго акта прошли как бы незамеченными. «Мне кажется однако, — замечает тот же хроникер, — что этот дуэт заслуживал аплодисментов. Но публика не сочла нужным аплодировать. Она ожидала выхода Джудитты Паста в третьей картине первого действия. Однако каватина, которую она исполнила, совсем не понравилась слушателям. Прошло незамеченным и Ларго в первом акте, а следующая за ним каватина даже вызвала иронические реплики. Кое-кто обнаружил в аккомпанементе сходство с одной мелодией из «Нормы» и дал понять автору, что его плагиат у самого себя обнаружен. «Норма! Норма!» — закричали с галерки, перекрывая неодобрительный шум остальной публики.
Беллини, сидевший в оркестре, вздрогнул. Он решил, должно быть, что это сигнал к скандалу. Но тут ему пришла на помощь Джудитта Паста. Великая певица, повторяя непонравившуюся мелодию, сумела так искусно украсить ее вариациями, что сделала неузнаваемой и даже заставила горячо аплодировать себе. Это была первая овация за вечер.
Второй раз аплодисменты у столь враждебно настроенной публики Джудитта Паста и Орацио Картадженова вырвали в следующем дуэте, особенно в Ларго во втором акте, где умная певица мастерски завладела аудиторией. Фразу, с которой ее героиня должна была обратиться к Филиппо, она спела публике, сохраняя гордое достоинство. «Не любишь, так хоть уважай, — подчеркнула Паста, — спаси хотя бы мою честь!» И публика поняла справедливый укор, адресованный ей, и с энтузиазмом захлопала певице, а также и забытому до той поры автору.
Беллини по-своему воспользовался этим моментом, чтобы выразить упрек публике, которая явно питала к нему недобрые чувства, — он игнорировал эти аплодисменты точно так же, как словно бы не заметил проявления враждебности, когда вышел в оркестр.
Он «остался пригвожденным к своему стулу», показывая, что вообще охотно не присутствовал бы в театре, где не хотели справедливо оценить работу художника. «Сицилийская гордость заговорила во мне, — напишет он Сантоканале, рассказывая об этом вечере, — и мой непреклонный вид импонировал одним и еще больше злил других…»
Однако весь вечер не было больше никакого враждебного шума и никаких пререкательств, хотя оперу по-прежнему слушали без особого интереса, и все номера до середины второго акта прошли при гробовой тишине в зале, кроме небольшого хора и терцета в финальной картине, которые нашли «красивыми и новыми» (а мелодия эта была заимствована из уже забытой «Заиры»), тогда как столь ожидаемое предсмертное ариозо Беатриче разочаровало публику — его сочли «довольно тривиальным, и певица не получила всех предназначавшихся ей аплодисментов, какие привыкла вызывать своими сольными номерами».
Перейдем теперь в лагерь противника. Статья Локателли появилась в «Гадзетта привиледжата» на следующий день после премьеры «Беатриче». Это был редчайший случай, поскольку тогда было принято публиковать рецензию на новую оперу только после второго представления, чтобы у критика была возможность выразить более определенное, устоявшееся мнение.
Но у Локателли могло быть только одно мнение — суждение враждебной партии, тем более что в своем диалоге с воображаемым подписчиком из Фонцазо он предсказал, что произойдет с «Беатриче» и ее автором. И теперь к пресловутому синьору «А. Б.» он обращался с третьей статьей в виде торопливого письма, которое он якобы набросал, как только вернулся из театра, в час ночи. Автор статьи знает, что подписчик не просил его об этом, но он тем не менее делает это из желания угодить ему и сообщить самые свежие новости о новой опере Беллини, которой синьор «А. Б.» так интересовался.