Вскоре после премьеры «Пирата» в Неаполе Барбайя уехал в Милан, куда прибыл 7 июня. Беллини не захотел встречаться с ним. Он не мог забыть оскорблений, которые были в резком письме импресарио, особенно теперь, когда выяснилось, что, как он и предвидел, недостатки Комелли вызвали почти что провал оперы на премьере. Он был в этот момент в состоянии «сильнейшего негодования и поэтому, если бы встретился с ним (Барбайей), я не был уверен, что не наделаю глупостей».
Но Барбайя стоял в центре особого мира, вокруг которого бурлили жизнь и интересы оперного театра. Беллини, как и сотни других музыкантов, нуждался в нем. Он мог держаться с большей самоуверенностью и менее подобострастно, чем многие другие композиторы, но не решался подчеркнуто игнорировать присутствие «Наполеона-импресарио» в Милане. Чтобы соблюсти приличие по отношению к нему и в то же время не уронить своего достоинства, Беллини придумал умный выход из положения — он оставил свою визитную карточку импресарио дома, куда пришел, наперед зная, что тот отсутствует. Композитор рассуждал таким образом: «Если он захочет видеть меня, то пошлет за мной. А если не захочет, мне не стоит приходить второй раз, чтобы он не подумал, будто я нуждаюсь в нем…» И его достоинство не пострадает, потому что, когда Барбайя «…будет иметь удовольствие говорить со мной, он поймет, что я не подлец, который после оскорблений приполз к его ногам…» Если закрыть глаза на некоторую выспренность этих фраз, само по себе рассуждение не может вызвать никаких возражений, и даже сам старик Поллини одобрил этот весьма дипломатический шаг.
Рассказ Беллини о встрече с Барбайей выглядит комической сценой, персонажи которой и их диалог изображены так ярко, что и сегодня еще встают словно живые с выцветших страниц письма, посланного более века назад.
Барбайя понял, что визитная карточка, оставленная в его отсутствие, означает только одно: Беллини хочет избежать встречи. И он не стал посылать за ним, а решил подождать, пока музыкант сам придет к нему опять. Однако после чисто формального визита с карточкой прошло четыре дня, а Беллини так и не показывался у импресарио. Барбайя высказал свое неудовольствие Антонио Вилла, другу Беллини, когда они вместе обедали.
— Смотри-ка, этот «барон» Беллини так и не думает появляться, — съязвил он. — А ведь я уже четыре дня в Милане.
Вилла знал содержание письма Барбайи композитору — он читал его, так как получил для передачи Беллини в открытом конверте, и ответил немедля:
— А вы хотите, чтобы он пришел к вам после всех оскорблений, которые получил от вас?
Вот тут Барбайя дал волю своему гневу. «Он орал как дьявол», и это было очень хорошо, потому что он выпустил весь заряд желчи, который привез с собой из Неаполя и который непременно обрушил бы на Беллини, если бы встретил его сразу же по приезде в Милан. Он считал его «виноватым» в том, что «тот сделал все возможное», чтобы «Пират» не пошел в Сан-Карло. Но Вилла, «пожав плечами», усомнился в этом:
— Весьма вероятно, однако, я думаю, он на это не способен…
Об этом разговоре Вилла рассказал Беллини, остановившись в портике у подъезда театра Ла Скала, прежде чем отправиться на генеральную репетицию новой оперы Пачини «Кавалеры из Валенцы».
Вилла, без сомнения, был искренним другом Беллини и хорошо знал его горячий характер, но ему было также известно, какой нелегкий нрав у Барбайи. И не сомневаясь, что встреча музыканта и импресарио неизбежна, постарался снять напряжение и у того, и у другого. Он посоветовал Беллини пойти к Барбайе, потому что тот, между прочим, намерен «очень серьезно» поговорить с ним. Но музыкант и слышать не хотел о встрече — он не желал «связываться с этим сумасшедшим».
Пока они спорили, к театру подошел Барбайя. Он приблизился к Беллини и, «улыбаясь, пожал ему руку, приветствуя как обычно:
— Барон, вы получили мое письмо?
Беллини холодно ответил:
— Нет, не получал.
Барбайя, мрачнея, обращается к Вилла:
— Как, разве вы не передали?..
Вилла подтверждает, что передал, и тогда импресарио снова оборачивается к музыканту:
— Так как же?
На повторный вопрос, заданный тем же тоном, что и прежде, — рассказывает Беллини, — я ответил, что начало письма убедило меня в том, что оно адресовано не мне, и поэтому я порвал ого…»