Дойдя до этой сцены, где несчастная королева должна петь над трупом Артура, музыкант не знал, как быть дальше, потому что стихи, которые написал Романи, не выражали того отчаяния, какое слышалось ему в этом эпизоде.
По просьбе Беллини поэт несколько раз переделывал стихи, но композитор по-прежнему не был удовлетворен ими. Романи потерял терпение:
— Не понимаю, что же тебе здесь нужно… — возмутился он, и Беллини с горячностью объяснил:
— Мне нужны стихи, в которых звучали бы одновременно мольба и упрек, угроза и отчаяние… — И, сев за рояль, он заиграл волнующую музыку, исполненную печали, безнадежности и страсти.
Тогда поэт понял, что от него требуется, и столь же вдохновенно сымпровизировал стихи знаменитой финальной арии «Or sei pago, о ciel tremendo…» («Теперь ты довольно, жестокое небо…»).
Миланская публика ожидала «Чужестранку» также с большим интересом, может быть, даже с еще большим, нежели «Пирата». Такое нетерпеливое ожидание беспокоило Беллини, и он признается Флоримо: «Это игральная кость, которую я слишком часто бросаю…» Он знал, что ставкой в подобной игре будет его репутация, приобретенная «Пиратом», и даже считал, что не способен больше «выдавить из себя какую-нибудь оперу после «Пирата», в Милане…».
Но он же первый по мере того, как создавалось его новое творение, «открывал свое сердце самым большим надеждам», которые превратились в уверенность на первых же репетициях «Чужестранки», а они начались, как всегда, когда ставилась новая опера, примерно за месяц до премьеры. Очень возможно, вел их за пультом сам Беллини, потому что краткая заметка в газете «И театри» сообщает, что Алессандро Ролла, первая скрипка и дирижер Ла Скала, появился на репетициях оперы только 10 февраля, то есть почти накануне спектакля.
Была зима, а она, особенно в феврале, не щедра на ласки к добросердечным миланцам. Поллини смог побывать на репетиции одного первого акта, а дальше был вынужден сидеть дома из-за ревматизма, терзавшего его руку. Но добрая синьора Марианна оказалась выносливее мужа. Несмотря на недуги, на которые без конца жаловалась, она смогла прийти на премьеру «Чужестранки» и отослала Дзингарелли отчет, заслуживающий того, чтобы познакомиться с ним, так же как и с подводящим итог письмом, какое Беллини отправил дяде Ферлито.
Отчет синьоры Поллини написан не журналисткой, а милой старушкой, которая глазами матери смотрит на своего дорогого и знаменитого сына. Вот нехитрое и волнующее повествование мамы Марианны:
«Не просто хороший прием, не успех, а восторг вызвала опера моего Беллини. Вы уже получили письмо моего мужа, который сообщил вам о репетициях. Я присутствовала на генеральной репетиции, на премьере 14 (февраля), но смогу ли я рассказать об этом? Скажу только, что приняли Беллини беспримерно. Два раза в первом акте его вызывали, пять раз во втором: ему пришлось выйти на сцену под горячие возгласы публики и восторженные радостные крики. Бедный юноша едва сознания не лишился от радости и благодарности за прием.
Вчера было второе представление, и мой муж не выдержал и отправился послушать оперу, а в первый вечер он не смог из-за того, что сильно болела рука. Я дождалась его возвращения, и что я должна сказать вам? Он очарован красотой музыки и искусством певцов.
Лаланд — это ангел, в каждом звуке ее слышна душа, и лучшего просто быть не может. Она восхищает какой-то совершенно новой манерой. Тамбурини — еще один театральный ангел, держится прекрасно и исполняет свою партию с величием, какое редко бывает у певцов. Реина, тенор, пылкий и горячий, словом, музыка моего сына была исполнена так, что лучшего и желать невозможно…
«Чужестранка» стоит многих «Пиратов», и я желала бы, чтобы Флоримо был рядом со мной в театре в тот первый вечер и мы могли бы вместе получить наслаждение, которое чем его больше, тем сильнее заставляет переживать… Возблагодарим господа за все…