Извещение об открытии музыкального сезона в Каркано 26 декабря 1830 года было опубликовано в миланских газетах за пять месяцев до его начала в короткой заметке, сообщавшей имена основных исполнителей, а также знаменитого хореографа Луи Анри, и обещавшей, что будут поставлены «оперы-сериа, семи-сериа (полусерьезные) и буффа, среди которых по крайней мере два новых сочинения маэстро Беллини и Доницетти». Это была первая перчатка, которую компания «Литта» бросила долго несменяемой антрепризе театра Ла Скала, — вызов, предвещавший весьма суровую дуэль — чисто художественную, разумеется, — к которой миланская публика незамедлительно воспылала живейшим интересом.
Прекрасно понимая, что является одной из главных фигур в матче «Каркано — Ла Скала», Беллини все же был вынужден отодвинуть интересы антреприз на второй план, потому что его лично заботила другая партия, которую он вынужден был играть один, многим при этом рискуя. Ему предстояло соревноваться с новой оперой Доницетти: как раз в эти дни с бергамасским маэстро должны были заключить контракт.
Столкнув на одной сцене двух самых известных в то время композиторов, импресарио поступили, конечно, мудро и дальновидно. Они не сомневались, что между композиторами неизбежно возникнет творческое соперничество, которое, несомненно, привлечет публику, а она тогда любила музыкальные соревнования так же страстно, как современная публика — спортивные. Подобную приманку в этом сезоне не могла предложить своим зрителям даже Ла Скала.
Еще тогда, в июле, было решено, что новинка Доницетти откроет сезон в театре Каркало 26 декабря, а новая опера Беллини будет поставлена несколько позднее. Но, похоже, Романи хотел сначала написать либретто для Беллини, ибо для Доницетти еще «предстояло найти сюжет». Уезжая из Милана в Бергамо, Беллини был уверен, что по возвращении уже получит первую тетрадку стихов.
Ежегодно в августе в Бергамо отмечают религиозный праздник, посвященный патрону города святому Александру. По этому случаю устраивается традиционная ярмарка и столь же традиционный оперный сезон, истоки которого восходят ко второй половине XVIII века. В 1830 году афиша театра Риккарди предлагала новую оперу — «Чужестранку» Беллини в постановке самого автора.
Бергамо, как известно, — родина Доницетти, и Беллини, впервые приехав сюда, должен был предстать перед публикой, которая — с полным основанием — боготворила своего земляка. Правда, риска тут не было никакого, но и в этой партии имелись свои подводные рифы, к которым Беллини не мог отнестись равнодушно, к тому же он чувствовал себя неважно, так как не поправился окончательно. Но обязательство было взято, и нужно было выполнять его. С другой стороны, Беллини, хоть и очень впечатлительный по натуре, был отнюдь не робкого десятка и, почувствовав запах пороха, никогда не отступал.
Он выехал из Мольтразио в конце июля и после недолгой остановки в Милане прибыл в Бергамо 2 августа. В дороге от усталости и страшной жары он почувствовал себя обессиленным. «У меня такое ощущение, будто я все время варюсь в кипящем котле», — пишет он синьоре Турина, которая очень тревожилась о его здоровье. Но у него не было времени на отдых. На другой же день начались раздельные репетиции с оркестром, хором и певцами.
Премьера «Чужестранки» была назначена на 14 августа, и времени у него оставалось столько, сколько необходимо было, чтобы обеспечить хорошее исполнение оперы, успеху которой он придавал особое значение, так как это была бы победа над предвзятостью сограждан Доницетти и его учителя Симона Майра. Тщеславие, впрочем, вполне объяснимое.
Все шло как нельзя лучше, по предусмотренному плану, но вдруг Стефания Фавелли, которая должна была исполнять трудную партию героини Алаиде, заболела, причем настолько серьезно, что антреприза театра Риккарди вынуждена была на три дня отложить открытие оперного сезона. Беллини был очень недоволен неожиданной задержкой: он плохо себя чувствовал. Жара и утомление на репетициях лишили его аппетита, и он надеялся обрести его лишь в Мольтразио, «когда приеду вновь вдохнуть этот целебный воздух и смогу в уединении насладиться домашним покоем».