В центре событий жрица друидов, нарушившая обет безбрачия и к тому же преданная любимым человеком. Она хочет отомстить неверному и убить двоих детей, родившихся от их связи, но останавливается, обезоруженная великим чувством материнской любви, и предпочитает искупить вину, взойдя на костер вместе с тем, кто причинил ей столько зла.
Трагедия показалась и автору, и парижской публике, не перестававшей восхищаться ею, счастливым союзом классицизма и романтизма, изящества и пылкости фантазии, достигнутых благодаря идеальному равновесию.
Прочитав трагедию на французском языке, оба — и поэт, и композитор — пришли в восторг. Волнующий сюжет и яркие, контрастные страсти покорили их, кроме того, они нашли, что персонажи трагедии великолепно подходят певцам, которые будут исполнять оперу. Норма, казалось, была специально написана для пылкой, эмоциональной Джудитты Паста с ее монументальной фигурой, Гризи идеально подходила для партии молодой жрицы Адальджизы, тогда как Доменико Донцелли прекрасно мог воплотить импульсивного римского проконсула Поллиона, а бас Негрини — внушительного верховного жреца Оровеза.
Беллини оставался в Мольтразио весь июль и август, наслаждаясь отдыхом на даче в этих тихих местах, которые так любил. И наверное, именно тогда задумал он съездить в Неаполь и на Сицилию — повидать друзей и родных, побыть немного с ними. А поскольку контракт с Кривелли гарантировал ему работу на два сезона — он хотел писать не больше одной оперы в год, — композитор твердо решил это и старался придерживаться своего принципа, потому он мог позволить себе роскошь — отдохнуть несколько месяцев зимой и весной.
Он думал уехать из Милана после премьеры в Ла Скала своей новой оперы, то есть в начале января. Этот план, возможно, был одобрен синьорой Турина. Страстная любительница путешествий, она хотела побывать в южных краях Италии, где солнце ослепляет и в середине зимы, да и когда еще представится такой прекрасный случай — путешествовать в обществе Винченцо Беллини.
Однако хорошо обдуманный и принятый план этот был отложен — пришла пора приниматься за работу. 30 августа Беллини покинул Мольтразио и вернулся в Милан. Утром 31-го он встретился с Феличе Романи, и тот сказал ему, что первые строфы для новой оперы уже написаны, и пригласил к себе домой послушать их. «Если понравятся, то завтра же, по всей видимости, и начну работать…» — пишет музыкант друзьям, оставшимся отдыхать.
Стихи, видимо, поправились, потому что на следующий день, 1 сентября, Беллини сообщил Паста в Париж, что Романи накануне передал ему план либретто и он начинает писать «Норму». Композитор разделяет мнение поэта: сюжет исключительно подходит для феноменальных данных певицы, а чтобы не вызывать у слушателей ассоциаций с другими операми на подобный сюжет, Романи готов переделать многие сцены, изменить характеры французского оригинала и ввести совершенно новые эффекты. Очевидно, Беллини имел в виду «Медею» Керубини и «Медею в Коринфе» Майра, а также оперу «Весталка» Спонтини.
Зная, что Джудитте Паста прекрасно известен сюжет «Нормы», композитор просит ее, раз она находится в Париже, поискать там какие-нибудь материалы, которые могли бы пойти на пользу опере, поделиться своими соображениями и, самое главное, раздобыть в театре Одеон эскизы костюмов, снять с них копии и отправить в антрепризу Ла Скала, чтобы в театре изготовили по ним наряды, но при этом он предоставляет ей полное право изменить эскизы или даже совсем переделать их, если только они в чем-то не устраивают ее. Письмо к Джудитте Паста закапчивается восторженным панегириком в честь той, кого Беллини называет «энциклопедическим ангелом», — еще одна гипербола, рожденная пылким темпераментом катанийца и его искренним восхищением талантом певицы.
В этот же день Беллини принялся сочинять музыку «Нормы». Увертюру он написал за несколько дней, а затем сразу же набросал хор интродукции. Музыка не вызывала у него недовольства, но дальше работа уже не продвигалась так, как ему хотелось бы, он чувствовал, что «голова у него рассеянная».
В Австрии вспыхнула эпидемия холеры. Мнительному по натуре Беллини начинает казаться, что он не успеет завершить оперу, над которой начал трудиться. Он теряет покой. Работает то в Милане, то в Мольтразио, «по без всякого усердия, потому что почти уверен — холера придет сюда для того, чтобы закрыть театры, а я сразу же, как только появится ее угроза, уеду из Милана…». Какая-то странная тревога, похожая на кошмар, лишает его необходимого для работы спокойствия. Он даже думает уехать в Неаполь, хотя и убежден, что Барбайя, конечно же, не заплатит ему столько, сколько антреприза Ла Скала. Словом, страх перед холерой так сильно терзает его в течение всего сентября, что он работает с большой неохотой.