Самые большие проблемы возникли с трудной и утомительной партией Нормы. Джудитте Паста предстояло много петь во всех четырех картинах оперы, и в каждой из них надо было менять характер вокала, а значит, и вокальную технику.
Великая певица быстро поняла, какую огромную художественную ответственность возьмет она на себя, исполняя партию героини, которая в иных обличьях уже не раз выходила на сцену в разных операх (Спонтини, Керубини и Майра), но еще ни разу не была воплощена столь совершенно и законченно, как Норма.
В «Норме» Беллини героиня — не только певица, но и живой полнокровный персонаж. Актриса все время должна контролировать каждый свой жест, чтобы он отвечал вокальной выразительности, и добиваться этой выразительности нужно было, правдиво выполняя действия, какие совершала ее героиня. Но самое удивительное — певица считала каватину «Casta diva» «неподходящей для своих возможностей». Должно быть, ее останавливали не столько технические трудности, сколько чистота мелодической линии, тесно связанная с эмиссией голоса, тонкой фразировкой и правильным дыханием, от которых зависели богатство нюансов и верная интонация.
«Маэстро, — пишет Скерилло, — всеми способами, как только мог пытался убедить ее. Он уговаривал певицу с присущей ему настойчивостью, перед которой отступал даже упрямый Романи. С Джудиттой Паста Беллини договорился так: она возьмет арию и неделю будет каждое утро разучивать ее. Если же через неделю она все еще будет сомневаться в себе, тогда он напишет новую музыку».
Совет оказался удачным: прекрасная мелодия после многократных повторений «приспособилась» к связкам великой певицы и, самое главное, к ее вокальной чуткости, причем настолько, что стала впоследствии одним из номеров, которые она чаще всего исполняла в концертах.
Памятью об этой победе для Беллини, упрямо защищавшего свою музыку и свой стиль, которые постепенно обновляли традиционную оперу, стал подарок, какой Джудитта Паста прислала ему утром 26 декабря, то есть в день первого представления «Нормы». Это была настольная лампа под высоким абажуром с нарисованными на нем фигурками и букетик искусственных цветов. В записке, приложенной к подношению, говорилось: «Позвольте презентовать вам то, что облегчало огромную тревогу, преследующую меня до сих пор, когда я осознала, что неспособна передать в пении ваши высокие гармонии. Эта лампа ночью, а цветы днем были свидетелями моей работы над «Нормой», а также не покидающего меня желания быть неизменно достойной вашего уважения».
Великая певица благороднейшим жестом смирения как бы просила прощения за неуверенность и сомнения, с которыми отнеслась поначалу к опере Беллини. Теперь она собиралась исполнить партию Нормы с предельной ответственностью и уважением.
Репетиции оперы оказались трудными для всех певцов, ибо по мере того, как приближался день премьеры, Беллини требовал от исполнителей все большего и большего. Он хотел, чтобы его «мысли» — как он выражался обычно — были переданы так, как он их задумал, и не щадил на пробах ни певцов, ни себя. Поскольку накануне премьеры репетировать не пришлось — было Рождество — маэстро потребовал провести прогон утром перед спектаклем, и в результате все были крайне изнурены.
Итогом такой огромной подготовительной работы было «фиаско, торжественное фиаско». Эти слова употребил Беллини, сообщая в тот же вечер, 26 декабря, об исходе первого представления «Нормы» в письме другу Флоримо. Письмо это стало знаменитым — Беллини скорбит в нем о «печальнейшей судьбе» оперы, которую он так любит, и даже называет ее «освистанной «Нормой».
Однако в последующих письмах Беллини несколько меняет свое суждение о приеме, оказанном миланской публикой «Норме» на премьере, давая понять, что о безусловном провале речи быть не может, ибо не слышалось свистков, а некоторый неуспех обусловлен усталостью певцов и новизной финала первого акта, чего опасался импресарио Кривелли.
Поскольку упоминание о «фиаско и свистках» на первом представлении «Нормы» уже стало общим местом, стоит остановиться на этой истории, обратившись к впечатлениям самого автора, какими он поделился спустя несколько дней, а также к газетным статьям того времени.
Нет никакого сомнения, что на премьере «Норма» была встречена с холодком, и в этом всегда винили только миланскую публику, которая не сумела в должной мере оценить этот шедевр. Однако никому почему-то не пришло в голову, что неприятие «Нормы» могло быть вызвано не столько скверным настроением зала, сколько слишком большими новшествами, какие Беллини ввел в свою оперу.