Но Беллини не сдавался и с той же учтивой, но нахальной усмешкой выставлял все новые доводы, возражая Ликальси, и тот, доведенный до предела, обозвал этого странного катанийца скотиной. Затем, чтобы не сделать чего-нибудь похуже, органист поспешил спуститься вниз и, взбешенный, скрылся в ризнице, даже забыв закрыть инструмент.
Пока шла эта перепалка, Сантоканале и остальная компания с трудом удерживались от смеха. Когда же Ликальси в гневе удалился, все вдоволь повеселились, а потом стали думать, как же быть дальше. Но тут Беллини знаком велел пономарю надувать мехи и сел за инструмент.
Из самых тонких труб органа полилась светлая и нежная мелодия молитвы, с которой Норма просит Чистую деву ниспослать в сердца людей небесный покой. Прозрачная мелодия эта звучала под сводами церкви так же величественно и торжественно, как и в дубовой роще друидов. Не было никакой театральной условности, но оставался голос души, возносившей к небу искреннюю мольбу.
Исполненная в церкви, музыка произвела поразительное впечатление. Присутствующие слушали ее затаив дыхание и, когда Беллини закончил играть, бурно выразили свой восторг. Сантоканале, по щекам которого текли слезы, порывисто обнял музыканта и расцеловал его. Остальные жали ему руки и не хотели отпускать их.
— Поразительно! — восклицали они. — Это музыка, поистине достойная Беллини.
Для органиста Ликальси эти слова прозвучали как удар грома. Когда Беллини заиграл, он вышел из ризницы и догадался, что этот странный молодой человек, столь упорно отрицавший музыку его любимого композитора, был не кто иной, как сам Беллини. И когда катанийский музыкант спустился с хоров вниз, Ликальси подошел к нему совершенно убитый. Бедняга готов был на коленях просить прощения за то, что обидел его, пусть невольно — оскорбил того, кого боготворил! Но Беллини сердечно обнял его и пригласил на обед. Ликальси заслужил это!
Хотя день отъезда был определен еще месяц назад, 18 апреля Беллини и Флоримо не смогли уехать в Неаполь, потому что ночью на рейде Палермо и у Тирренского побережья разразилась сильнейшая буря. Пароход «Король Фердинандо» не мог выйти из порта, и отплытие было отложено на 20 апреля. Но и в этот день море было таким бурным, что опять пришлось ожидать хорошей погоды. Окончательно потеряв надежду встретить Пасху в Неаполе, друзья решили отплыть 23 апреля.
Сбылось желание Сантоканале и его «старой гвардии», ведь они хотели, чтобы Беллини провел Пасху с ними. Конечно, на святой педеле жизнь в городе замерла — были закрыты театры и все другие увеселительные места, жители ревностно посещали церковные службы, и Беллини, как человек верующий, тоже принимал в них участие. А в свободное время он позировал художнику Джузеппе Патания — в то время очень известному в сицилийской столице — и тот, по-видимому, по заказу Сантоканале написал портрет композитора маслом. Палермский адвокат хранил его у себя, а теперь он находится в городской библиотеке Палермо. В то же время молодой ученик Патания скульптор Джузеппе Полле выполнил бюст Беллини. Это прекрасная работа, она недавно приобретена консерваторией.
Один из друзей вспоминал, что как раз на святой педеле Беллини навестил ту самую Мариотту Полити, для кукольного театра которой двенадцатилетним мальчиком написал песенку «Маленькая бабочка». Встреча была необычайно теплой. Мария давно вышла замуж, имела детей и, конечно, берегла славное воспоминание о детских годах, когда была подругой игр Винченцо, ставшего теперь знаменитым музыкантом. И он, вспомнив детство, захотел повидать ее.
Мария показала ему листок, где совсем юный композитор записал некогда ноты «Маленькой бабочки». Прославленный музыкант взял его с очевидным волнением, проиграл песенку на пианино и даже исправил некоторые ошибки, сделанные тогда по неопытности. И этот небольшой листок, хранивший теперь двойное воспоминание, стал для синьоры Мариетты драгоценной реликвией.
Наконец Беллини и Флоримо смогли покинуть Палермо. Это было ночью 23 апреля. На пристани, скупо освещенной масляными лампами, с трудом можно было разглядеть лица друзей, пришедших проводить их. Но слышны были их живые, веселые голоса, шутки, и Беллини отвечал столь же радостно.
Почувствовал ли он, когда пароход отошел от мола, что навсегда покидает родную землю?
XXIV