— Первое происшествие в этой парадной в мою бытность, — с некоторым даже удивлением сказал он. — А фамилию Бисягина я сегодня только в первый раз услышал. Какой-то тихий был депутат, на экране не мелькал, фамилия не на слуху.
По политической принадлежности — умеренный, демократ.
— Кому же он на хвост наступил? — задумался Лева.
— Черт его знает, генерал Голицын с Думой уже связывался, там сказали, что Бисягин был одним из авторов законопроекта об оказании населению банно-прачечных услуг, законопроект был подготовлен два года назад, до сих пор не рассмотрен, но Бисягин никакого беспокойства по этому поводу не проявлял и вообще не нарушал регламента. Исправно ездил в Москву на заседания Думы, а здесь у него офис, где он граждан принимал. Может, конечно, все это и не так, да разве нам правду скажут?
Болельщиков привел измаявшихся понятых. Пока те подписывали каждую страницу протокола с двух сторон, Задов углубился в чтение Жениной газеты.
Бурачков с папочкой сидел рядом с ним, я попросила его подождать, имея в виду поход на чердак трехэтажного дома.
— О! Император Тит организовал водные бои гладиаторов, — громко стал читать Лева, — и приказал обучить плавать быков и лошадей. Интересно, как можно научить плавать быков и лошадей?
— Ты, Лева, не понял, что ли? — рассудительно сказал подполковник Бурачков. — Тит велел. Велит завтра министр, чтобы участковые летали, будут летать.
— Жень, — спросила я Болелыцикова, — у тебя переноска есть? Освещение дотянем до чердака?
— До какого чердака? — испуганно вскинулся Болельщиков. — Осмотр закончен.
Пора на базу. Лева, слышишь? Она еще на какой-то чердак прется!
— Одно слово, выродок, — откликнулся Задов. — Какой еще чердак?
— Да мы недолго, ребята, только глянем одним глазком. Может, там пульт управления взрывным устройством валяется и визитная карточка исполнителя. Всем операм по медали, Задову резиновые перчатки на меху, а Женьку пожизненно возят на происшествия в трейлере.
— Я не собираюсь пожизненно ездить на происшествия! — возмутился Болельщиков.
— А я бы не отказался от резиновых перчаток на меху, а то зима на носу, а на морозе так холодно осматривать, — мечтательно вздохнул Задов. — А тебе что?
— А мне выговор, как обычно.
— За что?
— Найдут за что. Между прочим, не понимаю ваших претензий: вы оба, насколько я знаю, в двадцать один не меняетесь, до утра дежурите. Вы бы лучше меня пожалели, мой рабочий день кончился несколько часов назад.
— Ас кем твой ребенок? — посыпал мне соли на рану Левка.
— С сожителем, — вздохнула я.
— Ой, Машка, не называй его сожителем. Знаешь, как это мужикам уши режет!
— Ну хорошо, а как его называть?
— Спутник жизни, гражданский муж.
— А можно: лицо, с которым я нахожусь в фактических брачных отношениях?
— Можно.
— Ну, спасибо, отец родной. Так вот, сожитель — это то же самое, только на восемь слов короче. Ладно, если тебе от этого легче, я, так и быть, буду употреблять эвфемизм «любовник и друг». Где постовой, который будет ошметки труповозам сдавать?
Как из-под земли вырос постовой и взял у меня копию протокола осмотра и прочие бумажки для морга.
— А Голицын где?
— Поехал в главк, в Москву докладывать. Возвращаться вроде не собирался.
— Крошки мои, за мной!
Я решительно направилась к выходу из парадной, игнорируя сопение дуэтом у меня за спиной.
Мы втроем, а за нами начальник отделения Бурачков перешли дорогу и остановились перед трехэтажным особнячком. Дверь парадной была заперта на какой-то замок с секретом, даже не кодовый. Темень вокруг уже была непроглядная; Болельщиков бубнил, не переставая; в ответ на робкие намеки Задова о том, что хорошо бы подсветить чуток, он злобно рявкнул, что Задов небось на свои кровные лучше пива себе купит, чем ему батарейки, а вот он, Болельщиков, вместо личного пива батарейки покупает; а когда Задов упомянул переноску, тот разъярился еще больше и завопил:
— Переноску подключить куда-то надо, а куда я ее сейчас включу? Тебе в…
— Ну ладно вам, все равно в парадную не попасть. Борис Владимирович, выручайте, — обратилась я к Бурачкову.
— Схожу домой к мастеру РЭУ, — кивнул Бурачков. — У нее-то ключи должны быть, хотя бы на случай пожара, тьфу-тьфу. Подождете?
— А куда мы денемся?
Я как-то отстраненно, даже без досады подумала, что на таких происшествиях жизнь клубится и кипит только первое время, потом все куда-то испаряются, остается жалкая кучка людей, ниже которых только дворник, — в данном случае к ним я причислила себя да бедолаг-экспертов, — и которые пусть как хотят, так и выпутываются. Пусть околачиваются в темноте, голодные и холодные, лбом стучат в запертые двери, а в это время где-то в теплых кабинетах телетайпы вовсю трещат и телефонные трубки раскалены от заверений милицейско-прокурорских боссов об их готовности расшибиться в лепешку для раскрытия страшных преступлений и лично лечь костьми на поле брани…
Болельщиков все-таки зажег фонарь, зашел за угол и сообщил, что если нам надо на чердак, то тут имеется пожарная лестница, которая ведет на козырек крыши перед чердачным окном, достаточно широким, чтобы даже он туда пролез. Я присоединилась к нему и стала с сомнением разглядывать эту самую пожарную лестницу и чердачное окно. Через некоторое время перед запертой парадной остановился милицейский «уазик», из него выгрузился милицейский капитан, в свете фар «уазика» я разглядела, как он о чем-то переговорил с Левой, после чего к нам подтянулся доктор Задов с сообщением, что начальник отделения прислал участкового — мол, мастер двери не открывает, поэтому не целесообразнее ли осмотр чердака отложить до утра. Вот тут мне уже вожжа под хвост попала: понятно, только мне это надо, а всем остальным — лишь бы быстрее закруглиться и на базу? Нет уж, работу надо доводить до конца. Меня не насторожило даже то, что Бурачков сам не явился отчитаться, участкового прислал…
Тем временем эти двое с фонарем выразительно на меня смотрели, цокали языками и требовали наконец определиться — лезем мы на чердак или нет? «Ну нет, сачки несчастные, — остервенело подумала я, — не удастся вам отлынить от работы!» И решительно постановила, что лезем!
— Давай, Машка, я тебя подсажу! любезно предложил сразу смягчившийся Болельщиков; мне показалось, что он даже облегченно вздохнул. Тут я задумалась, как же я залезу по пожарной лестнице в своей Длинной юбке и на высоченных каблуках?
— Ничего, Машка, не сомневайся, — подбодрил меня Болельщиков, — у тебя же разрез на юбке высокий, лезть будет легко. Ты же когда-то спортивной гимнастикой занималась?
— Когда это было… А может, вы с Левой сначала, а?
— Ну вот, здрасьте! Почему это мы должны лезть раньше следователя? Нет уж, давай сначала ты. Кто тут главный, в конце концов?!
Поскольку я всю свою следственную жизнь доказывала окружающим, что в соответствии с Уголовно-процессуальным кодексом, а также с основными положениями криминалистики главным на месте происшествия является не кто иной, как следователь, не могла же я сейчас ударить в грязь лицом. Болельщиков подставил свое мощное колено, и я полезла.
Наглый ветер тут же совершенно неприлично задрал мою юбку вверх, металлические перекладины оказались ржавыми, и руки мои сразу тоже стали ржавыми; в довершение ко всему, добравшись до середины лестницы, я уронила с ноги туфлю. В тот момент, когда моих ушей достиг глухой стук упавшей на землю туфли, я серьезно задумалась — а женское ли дело это следствие? Даже для тех, кто занимался спортивной гимнастикой… Задов и Болельщиков, задрав головы и с нескрываемым удовольствием заглядывая мне под юбку, подбадривали меня и советовали не останавливаться на полдороге.
Они бы, может, и дальше надо мной издевались, если бы, глянув в очередной раз вниз, я не обнаружила рядом с ними Бурачкова, который, по их примеру, тоже задрал голову и наблюдал за моим вознесением. Заметив, что я смотрю на него, он, придерживая фуражку, чтобы не свалилась, крикнул: