Забросьте срочно бумаги в тюрьму, чтобы его не отправляли в зону, подержали в следственном изоляторе. Помните, что у нас только месяц на все про все, в Генеральную за отсрочкой мы не пойдем.
Тяжело вздыхая, я прижала к себе расхристанный том и побрела в свой кабинет с табличкой на дверях: «Старший следователь Швецова М. С.».
Там я бросила это чужое дело на стол рядом с кучей кровных дел нашего района и стала раскладывать из них пасьянс, решая, что может подождать, а что горит. Ох, как много набралось горящего, а вот подождать как-то ни одно дело не соглашалось…
Я еще раз вздохнула, убрала все в сейф, предварительно взвесив в руке новое поступление — прикинув, дотащу я его до дому или нет (а что, один наш зональный прокурор по весу определял полноту расследования; взвесит дело на руке и говорит: мало поработали, идите еще порасслсдуйте, или — похоже, что хорошо потрудились, все сделали), но потом отказалась от этой мысли. Времени мне дома хватит только на то, чтобы покормить своих мужиков, проверить уроки сына, почитать ему на ночь и упасть самой. Поэтому я вытащила дело из сейфа и стала перелистывать страницы.
Мой ненаглядный сожитель, с сочувствием глядя в мое изнуренное лицо, обычно декламирует неизвестно чей опус, имеющий шумный успех в женских компаниях:
Жизнью замучена, искалечена,
Ты еще дышишь, замужняя женщина?
Тяжкая доля — быть верной супругою:
Мужу — рабынею, дому — прислугою,
Брань и капризы сносить терпеливо.
Муж нынче хлипкий пошел и ленивый,
Насквозь прокурен, всем недоволен,
Радуйся, если не алкоголик;
Чтобы не сгнил, полагается мыть его,
И обстирать его, и накормить его.
Рыцарской помощи и не предвидится,
А намекни — так смертельно обидится,
Разве что явится в кухню без вызова,
Чтобы пожрать, и опять к телевизору.
Вот обстоятельство прелюбопытное:
Не богатырь, а нутро ненасытное,
Как заведенная, пасть разевается,
Сколько ни кинь в нее, не закрывается.
Свалишься ночью, как труп, от усталости,
А у него на уме только шалости.
Мордой небритою лезет, щекочется;
Брось, не до шалостей, выспаться хочется!..
Но это все и не про меня, и не про него. Когда-то сказала своему другу и коллеге Горчакову, что ужасно хочется влюбиться, но не просто завести интрижку, а так, чтобы при взгляде на мужчину голова кружилась… Ну вот так я и влюбилась. И живем уже вместе прилично, а голова кружится до сих пор.
Насколько мой бывший муж был человеком замкнутым, неразговорчивым и тяжелым психологически, настолько Александр-легкий и приятный в совместной жизни. Правда, когда я сказала об этом его маме, та громко засмеялась:
— Санька — легкий?! Деточка моя, он ведь капризный и психованный. Он на тебя не кричит, горшками не швыряется?
— Да я в жизни не встречала человека, с которым было бы так легко!
— Ну раз так, значит, вы идеально подходите друг другу.
Забавно слышать такое от потенциальной свекрови, правда? У меня в голове уже сложился стереотип свекрови — для которой даже «Мисс Вселенная», сочетающая в себе таланты Лукулла и Диора, все же не пара сыночку. Но мне везет на матерей моих мужчин. Все мамы, с которыми меня знакомили мои кавалеры, тут же проникались ко мне добрыми чувствами и чуть ли не принимались выбирать фасон моего свадебного платья. Иногда приходилось спасаться бегством… Хотя один раз был в моей жизни мужчина, за которого я вышла бы замуж только ради того, чтобы его мать стала моей свекровью, но по зрелому размышлению я прикинула, что все-таки Париж не стоит обедни.
А вот Сашкина мать — это, конечно, Женщина с большой буквы. И ее нежное отношение мне чрезвычайно льстит; раз уж я понравилась такой женщине, значит, я тоже кое-что из себя представляю, — так я сдабриваю елеем свое больное самолюбие.
Вот и случилось, что уголовных дел я теперь домой не таскаю, есть чем заняться, когда ребенок уснет…
Но эти уголовные дела, эти нераскрытые убийства — такая зараза, что глубокой ночью, лежа на руке любимого мужчины, я открываю глаза и начинаю думать, кто и за что убил удачливого бизнесмена Дмитрия Чванова и его жену.
У Чванова, судя по материалам дела, имелась строительная фирма, которая весьма процветала. Дела шли настолько хорошо, что им удалось отвоевать особнячок — в прекрасном состоянии, в самом престижном месте города — у крупнейшего городского банка «Царский». Говорят, руководители банка сильно гневались, но ничего не смогли поделать, арбитражный иск их провалился. Вроде как даже бандитов нанимали, чтобы те объяснили Чванову, что он не прав, и Чванов задергался, договорился с охранной фирмой о личном телохранителе, который должен был приступить к работе с понедельника. А в пятницу его убили…
Эта информация в принципе сомнений не вызывала, поскольку почерпнута была из нескольких источников: показаний коммерческого директора фирмы, главного бухгалтера и матери Чванова — бизнес-леди, которая была полностью в курсе дел сына и даже выступала консультантом, и вроде бы охранников сыну подыскивала она.
Показания в части претензий и угроз со стороны банка «Царский» совпадали до мельчайших деталей, и договор с охранной фирмой был приобщен к делу. А девятилетний мальчик Чвановых — Эльдар — показал, что в тот роковой вечер папа, беря у него свечку, когда погас свет, пошутил: «Сейчас будет нападение!»
Значит, действительно боялся, и это была вовсе не шутка…
Высунувшись утром в окно, я вздрогнула от холода. Придется доставать ребенку шапку, а то он все еще гордо носит бейсболку из «Макдональдса», выдававшуюся в наборе с ушами Микки-Мауса. Бросив ему в руки прошлогодний желтый вязаный «петушок», я деликатно предложила не тянуть кота за хвост.
Однако многострадальный хвост тянулся.
— Я не надену эту шапку, — кротко, но твердо заявил Хрюндик.
— Можно узнать почему?
— Она с кисточкой.
— Гоша! При чем тут кисточка?!
— Я уже слишком взрослый, чтобы носить шапки с кисточкой, — с достоинством объяснил он.
— Гошенька! Даже совсем взрослые мужчины носят шапки с кисточкой, — судорожно воззвала я к детскому разуму.
— Мама, и не проси! — Гоша стал нахлобучивать бейсболку, причем козырьком назад, что выводит меня из себя.
— Ну давай я отрежу эту кисточку.
— Нечего портить вещи, — урезонил меня этот Микки-Маус с козырьком на затылке и, взвалив на себя ранец, как улитка домик, решительно направился к двери. Слава Богу, хоть уши из набора остались дома…
Доставив ребенка в школу, я вошла в здание прокуратуры и стала медленно подниматься по лестнице, думая по пути, что надо найти видеозапись выезда с Пруткиным на место убийства. Услышав, что внизу хлопнула входная дверь, я посмотрела туда через перила: в прокуратуру вошел мужчина, чем-то неуловимо мне знакомый.
Вглядевшись в намечающуюся лысинку, которая явно заметна только сверху, в аккуратные складки брюк и начищенные ботинки, я поняла, что эта неторопливая, проникнутая чувством собственного достоинства походка может принадлежать только одному человеку — Ленечке Кораблеву.
Я подождала, пока он поравняется со мной, и, улыбаясь, протянула ему руку:
— Сколько лет, сколько зим!
— Здравствуйте! — вальяжно ответил Кораблев. — Вы теперь тут работаете?
Я удивилась:
— Леня, а мы что — на «вы»?
— Мария Сергеевна, — развел он руками, — вы старший следователь прокуратуры, а я всего лишь оперуполномоченный Регионального управления по борьбе с организованной преступностью и, похоже, буду трудиться в вашем подчинении, поэтому могу называть вас только на «вы» и с отчеством.
— Даже если мы выпьем на брудершафт?
— Тем более…
Я перестала удивляться. Да, давненько я не общалась с Кораблевым, потому и забыла про его странности.