– Ну, грешники, и что? Жизнь такая, дядя. Последний раз повторяю. Снимай железки и чеши отсюда, пока в бочину не пырнули.
– Пожалуй, откажусь, – усмехнулся мужчина и сделал шаг вперед так, чтобы кончик ножа хулигана уткнулся ему в грудь с глухим стуком. Он строго посмотрел на Янека, а тот сглотнут тягучую слюну, когда увидел глаза незнакомца. Они были не черными, а темно-красными и с каждым последующим словом разгорались все сильнее. Янек вдруг понял, что не может пошевелить ни одним мускулом, и его бросило в пот. Липкий и холодный. Мужчина увидел это и улыбнулся.
– Как ты это сделал? – потрясенно спросил хулиган, тщетно пытаясь дернуть рукой.
– Я вижу тьму в ваших душах, – ответил незнакомец, и в его глазах забегали веселые искорки зарождающегося пожара. – Тьму, которая почти пожрала их, подобно голодной твари. В ваших душах нет света. Есть только страх. Страх перед наказанием. Вы гадали, каким же оно будет – ваше наказание. Так посмотрите ему в глаза…
Янек застонал, когда в голове возникло чудовищное давление, от которого перед глазами пошли красные круги. Он тщетно пытался дернуться, но давление лишь росло, громко пульсируя где-то внутри, как и голос незнакомца. На секунду Янек даже пожалел, что встал у него на пути, а потом мысли испарились, как от прикосновения к мокрой тряпке горячего утюга. И на замену им пришли образы. Давние образы, которые Янек так отчаянно пытался скрыть от самого себя.
– Зачем ты это сделал, сынок?
– Моя жизнь стоила ста крон?
– Почему ты забрал маму? Почему не остановился, когда она просила?
Янек взвыл, когда увидел перед собой лица. Лица тех, кого он тщетно хотел забыть. Лица тех, чьей кровью он напоил дешевый нож. Бледная старушка с заплаканными глазами. Янек помнил её. Помнил, как выхватил у неё сумку, но старая гарпия крепко держала потертую кожаную ручку, и ему пришлось отмахнуться ножом. Она была первой. Янек долго блевал в том переулке, прикасаясь влажной рукой к шероховатой штукатурке дома и смотря на старушку.
Мужчина в помятом костюме, серой рубашке и красным пятном на левой стороне груди. Янеку нужны были деньги, но в карманах клерка нашлась лишь смятая банкнота в сто крон. Он взвизгнул, когда нож Янека пробил ему грудь, и хрипел, смотря на убийцу, когда жизнь покидала тело.
Девочка в сиреневом платьице и молчаливая мать рядом с ней, смотрящая на Янека с осуждением и болью. Он влез в богатый дом, думая, что там никого нет. Но нашел мать и ребенка. Янек остановился лишь тогда, когда крик девочки чуть не разорвал ему перепонки, а потом утонул в звенящей тишине пустого и безжизненного дома, из которого днем ранее вывезли все вещи. Наградой стал кошелек с двумя тысячами крон. По тысяче за отнятую жизнь.
– Зачем ты это сделал, сынок?
– Я… я не хотел, – пролепетал Янек синими губами. На лбу хулигана застыли дрожащие капли холодного пота, а страх медленно сжал его сердце, когда старушка взяла его за руку. Он вздрогнул, потому что её рука была подобна льду. Холодная и липкая.
– Хотел, – сказал мужчина в помятом костюме, положив свою руку ему на плечо. – Сто крон, которые ты потом выбросил в мусорное ведро, потому что они были испачканы в моей крови.
– Мне нужны были деньги.
– А получил мою жизнь.
– Почему ты забрал маму? – спросила девочка, а молчаливая мать прикоснулась к щеке Янека рукой, заставив хулигана застонать. – Почему не остановился?
– Ты обезумел, – глухо сказала мать. – Ты хотел лишь одного.
– Я хотел, чтобы она заткнулась, – прошептал Янек, с ужасом смотря в бледные глаза матери, а потом отпрянул, когда в них зажегся знакомый ему темно-красный огонек.
– Ты пытался забыть нас, но мы всегда были рядом, – сказала старушка.
– Кто вы? Оставьте меня! – закричал хулиган и снова взвыл от боли, сдавившей ему сердце.
– Теперь ты наш, – улыбнулась девочка. Янек покачал головой, но в ответ получил лишь торжествующую улыбку. – Ты забрал наши души.
– Теперь и мы заберем твою душу, – сказала её мать, напрягая руку и разрывая кожу на щеке Янека. – Теперь она в Аду. Твоем личном Аду, Янек.
– Навеки, – закончил мужчина, сдавливая плечо хулигана и заглядывая ему в глаза. Янек снова закричал, когда внутри сломалась кость, но боль была тупой. Куда страшнее был ужас, разгорающийся все сильнее в глазах тех, кого он тщетно пытался забыть.