— Ай, иди отсюда, да? — Якуб раздраженно взмахнул рукой перед самым носом Анджелы. — С тобой потом говорить будем.
Анджела вышла, надув губы, а Якуб подался вперед, нависая физиономией над столом, и начал:
— Накололся я, брат, сильно накололся…
— На сколько? — деловито спросила Таня, решив пропустить «брата» мимо ушей.
Ну, нерусский, бывает.
— На пятнадцать кусков пока.
— Неслабо… Ну, ничего, поднимешь как-нибудь. — Она обвела рукой богатую обстановку гостиной.
— Поднять-то подниму, да только теперь всю жизнь поднимать придется, шакалов этих кормить. Прижали они меня, Таня, хорошо, обложили, а я ничего с них сделать не могу.
— Что-то с любым человеком сделать можно, — задумчиво проговорила Таня.
— Какие они человеки — твари, честное, слово! Голыми руками зарежу, мамой клянусь!..
— А если поконкретней? Давай-ка выкладывай все. Может, на пару что-нибудь сообразим. Конечно, если тебе, гордому сыну Кавказа, в лом у бабы совета просить…
— Ну что ты, зачем так говоришь, слушай? — поспешно сказал Якуб. — Какая же ты баба? Бабы все дуры, а ты… Анджелка столько про тебя нарассказала…
— Значит, выходит, что я мужик? Ну, спасибо, милый, за комплимент.
— Какой мужик, слушай!
Якуб окончательно запутался и покраснел.
— Ладно, мою половую принадлежность потом обсудим. Говори давай по делу.
Он вздохнул и трагическим полушепотом начал:
— Понимаешь, Таня, была у меня раньше одна… женщина. Ах, какая женщина!
Красивая, зажиточная, вдова торгового работника… Мы весной расстались, вышла она за немца замуж и уехала в Германию. Ай, как я тосковал, пока Анджелу не встретил…
— Без лирики, если можно, — сказала Таня и по-хозяйски развалилась в кресле.
— Я про Нору уже и забыл почти. Только три дня назад звонит мне ее брат, которому она здесь квартиру оставила, и говорит, что только что вернулся из Германии и привез мне от Норы письмо и посылочку.
Я говорю, давай встретимся где-нибудь, а он говорит, приезжай лучше ко мне, я тебе расскажу, как она теперь, фотографии покажу. Я, как гондон, ушами хлопаю…
Таня рассмеялась, буквально представив себе, как названный Якубом предмет хлопает ушами. Якуб с обидой посмотрел на нее и продолжил:
— В общем, поехал я по известному адресу. Он, гнида, дверь распахивает, мордой улыбается, в комнату зовет, про Нору базарит, кофеем угощает. Конвертик вынимает, пакет достает — а в нем костюмчик джинсовый, фирменный, с лейблами, с заклепочками. Я, как положено, спасибо говорю, конвертик, не раскрывая, в карман, пакет в сумку…
— Ну, что замолчал?
— Тут и открылась дискотека, слушай! За спиной крик: «Встать! Руки в гору, лицом к стене!» Я встаю, начинаю оборачиваться, тут мне по затылку тяжелым — хрясть! Отрубиться я не отрубился, но ослабел сильно. В глазах все поплыло. Дал себя к стенке прислонить, обшмонать… Проморгался — сижу на диване, рука браслетом к батарее пристегнута, а в том кресле, где только что был я, развалился мент и пушкой поигрывает. Здравствуйте, говорит, гражданин Зейналов.
Это ваше? И показывает конверт. Я прикинулся чайником, конечно, говорю, знать не знаю, что за вещь. А он: свидетель, подтвердите, что данный конверт изъят из внутреннего кармана гражданина Зейналова при обыске. И Норин брат, собака, кивает, да, дескать, подтверждаю. Мент на сумку: ваша? И все по-новой… А брат Норин знай поддакивает и объясняет, что мол бывший знакомый его сестры, Зейналов, позвонил ему и предложил приобрести джинсы и валюту. Он, как честный советский человек — честный, ха! — обратился к представителю правопорядка, полковнику Кидяеву… Я тут пригляделся — а мент-то действительно полковник, блин!.. Он лыбится и говорит: я сейчас при свидетеле вскрываю конверт, изъятый у гражданина Зейналова. Я кричу, ей, погоди, не мой это! А он раскрывает, падла, конверт, и оттуда сыплются бумажки зеленые, доллары! Ну, и в джинсах, конечно, в кармане пакетик полиэтиленовый с порошком. Это, говорит, что такое, Зейналов? Я молчу, а Норин братец тут же тявкает: он мне, товарищ полковник уже здесь, в доме, кокаин купить предлагал. Тут я совсем рассердился, погоди, кричу, я тебя, свидетель сучий, закопаю. А мент посмеивается и ручкой шкрябает: угроза свидетелю в присутствии представителя власти… Ну, говорит, Зейналов, лет десять ты себе уже намотал. Протокол подписывать будем? Утрись ты, говорю, своим протоколом, жопа. А он спокойненько так: добавим оскорбление работника при исполнении. Свидетель, подпишите. Тот, конечно, тут же бумагу подписывает. А мент вздыхает, говорит, ну все, вызываю наряд для доставки задержанного… И на меня смотрит. Я говорю: стоп, это провокация и задержание незаконное, где понятые, где санкция прокурора, почему один меня брать пришел? Мент смеется: это, говорит, не арест, а задержание пока. Для ареста, говорит, нужны формальности, а задержать я самолично любого гражданина могу до трех суток.
Этого тебе, говорит, за глаза хватит. Мои ребята с тобой воспитательную работу проведут, так ты через трое суток не только в этой наркоте и в зелененьких сознаешься, но и что Алмазный фонд ограбил. Тут я совсем башку потерял и понес его — по матушке, по бабушке… Он подошел и р-раз мне по уху. Я кричу, при свидетеле меня ударил! А этот свидетель долбаный тут же — ничего не знаю, он ко мне уже с распухшим ухом пришел. А мент опять за телефон и на меня опять смотрит. Что, говорю, пялишься, гад, или рука не поднимается невиноватого хомутать? Насчет невиноватого это ты, говорит, кому другому заливай, а смотрю я на тебя, говорит, потому, что не решил пока — сразу тебя сдать куда следует или сначала попробовать договориться по-хорошему. Я ведь, говорит, потому и один за тобой пришел, что не ты, черножопый… так и сказал, сука, «черножопый», представляешь!