Летом Таня съездила на болгарские Золотые Пески а на обратном пути Шеров встретил ее в Ужгороде снял с поезда и отвез в горную курортную деревеньку.
Места, которые они проезжали, представлялись Тане прямо-таки райскими. Вскоре брусчатую дорожку, круто вьющуюся меж отвесных стен и пропастей, за километр до въезда перегородил толстый полосатый шлагбаум. Шофер бибикнул, и из будочки неспешно вышел разъевшийся, исполненный непрошибаемого достоинства гаишник.
Впрочем, разглядев в подъехавшей «волге» Вадима Ахметовича, блюститель весьма шустро откозырял и дал отмашку. Шлагбаум стремительно взмыл в безоблачное небо.
В непростой этой деревеньке погостили они недолго, дней десять, наслаждаясь чистейшим воздухом, ходили по горным тропам стрелять куропаток, собирать опят, полазать по руинам средневекового замка, ловили в прудах зеркальных карпов.
Попутно встречались с разными людьми, значительными и не очень, решали всякие вопросы. Здесь было хорошо, вольготно, пребывание омрачилось лишь одним пустячным эпизодом, как досадным, так и смешным.
С утра к Шерову с официальным визитом прибыл пузатый и надутый дяденька, распираемый от ощущения собственной важности. Они надолго уединились. Таня погуляла по холмам, вернулась — а мужчины все болтали. Ей стало скучно, и она решила съездить в соседнее село и отведать в тамошнем ресторанчике копченой оленины, которая накануне очень ей понравилась.
В ресторанчике было пусто. Вчерашний курносый официант поспешно принес ее заказ — зелень, порцию оленины, бутылку воды и…
— Шампанского я не заказывала, — сказала Таня, но чуть-чуть опоздала: официант уже откупорил бутылку и наливал в высокий бокал.
— Это от меня, уж не откажи, красавица, — бухнул откуда-то сбоку пропитой голос с непонятным, явно не украинским акцентом, и на соседний стул шумно приземлился грузный, краснорожий мужичок. — Одну здесь уговорим, пару с собой возьмем… Олешка любишь? — Он чуть не носом ткнулся в ее тарелку. — И олешка завернем, хошь целый оковалок, и айда на Латорицу!
Удивленная и раздосадованная таким хамским натиском, Таня в упор посмотрела на непрошеного кавалера. Редкие пегие волосешки, близко посаженные глаза неопределенного цвета, нос остренький — на вид типичный комсомольский вожак из сельских выдвиженцев, который много лет обжирался галушками и салом, щедро запивая горилкой.
— Не знаю, что такое Латорица, — холодно сказала она, — но меня туда что-то не тянет. Особенно с незнакомыми.
— Так познакомимся, — заявил пегий, обдавая Таню сложным букетом ароматов — водка, табак, «Шипр», гнилые зубы. — Яне Поп.
— Хоть и не поп, а шел бы отсюда, — с усмешкой посоветовала Таня.
Он что-то хрюкнул, налил себе шампанского, залпом осушил бокал и придвинулся совсем близко.
— Поехали, ну! — настойчиво прогудел он. — Искупнемся, позагораем, ну и прочее разное…
Он положил толстую потную лапу ей на плечо. Этого Таня уже не выдержала.
— Здесь искупаешься, клоп липучий! — отрезала она и вылила шампанское из бутылки ему на голову.
Он вскочил, сверкая глазами, и двинулся на нее. Она спокойно ждала, сжимая в руке вилку, нацеленную ему в харю. Он остановился, пошарил в кармане, поднес к губам свисток и пронзительно засвистел. От входа к ним направился швейцар, бармен вышел из-за стойки, у дверей на кухню показался повар. Особой решительности в их лицах Таня не усмотрела.
— Да я тебя… — захрипел незадачливый кавалер, подтирая морду рукавом расшитой рубахи. — Да я здесь участковый… Нападение на сотрудника…
Таня вилку не опускала. К мокрому правоохранителю подскочил официант, что-то зашептал в ухо.
— В таком случае, гражданин участковый, составляйте протокол происшествия.
Дайте-ка ему карандаш, — обратилась она к официанту. — Записывайте: Захаржевская Татьяна Всеволодовна, местный адрес — Соколяны, коттедж номер три…
Участковый смачно плюнул на пол, буркнул что-то вроде «Предупреждать надо!» и вышел.
— Вы уж извините, — нагнулся к Тане официант. — Пересядьте на тот столик, будь ласка. А я тут скатерочку поменяю.
— Спасибо, не надо. Что-то аппетит пропал.
Счет, пожалуйста.
Дома рассказала Шерову. Оба похихикали над злополучным околоточным, и вылетел из головы этот нелепый случай.
Московская Танина служба в принципе мало отличалась от работы в Отрадном, только масштабы были совсем другие. Она стала основной «хозяйкой» Шерова. Ее уютная квартира постепенно превратилась в некое подобие салона, где встречались и деловые, и светские знакомцы Шерова; многих он приводил к ней на смотрины.
После милых бесед и развлечений с очаровательной хозяйкой гости уходили довольные, а Шеров оставался и выяснял у проницательной Тани ее мнение… Здесь встречались люди, которых немыслимо было бы видеть вместе в какой-либо другой обстановке. Полковник из ОБХСС деловито обсуждал перспективы частных капиталовложений с начснабом «Ростсельмаша». Главный московский раввин Менахем Плоткин пил брудершафт с кагэбэшным журналистом Кислюком.
Полуопальный режиссер Началовский мило беседовал с начальником зарубежного отдела Главпура генералом философских наук Кошкохватовым, известным общественности по периодическим статьям о низком политико-моральном состоянии армий блока НАТО, а лауреат Ленинской премии драматург Шундров делился творческими планами с очаровательной Шурочкой Колчак-Пепеляевой из парижской газеты «Монд».