Айвас, давай-ка по такому случаю костерок разведи, посушимся.
Тот прислонил винтовку к валуну и послушно отправился за хворостом. Таня осмотрелась, выбрала подходящую груду камней, из-за которой хорошо просматривались камыши, и пошла туда, на ходу расстегивая кобуру, извлеченную из-за пазухи. В сапогах хлюпало. Потом переобуемся, когда костер разгорится.
— Вы зачем? — лениво спросил Поручик.
— В дозор, пока вы костром занимаетесь. Говорите, он может только оттуда появиться?
— Больше неоткуда.
— Как узнать его, отличить от ваших?
— Он в черной робе, здоровый, как медведь. А уйгуры все в гимнастерках, малорослые. Да вы не беспокойтесь, загодя увидим, если что.
Спереди тихо колыхались камыши, сзади возился Айвас. Затрещал костер — и в это же мгновение в камышах раздался выстрел. Таня повернулась к мужчинам.
— Стреляли, — подражая Сайду из «Белого солнца пустыни», сообщила она.
— Слыхали, — столь же лаконично ответил Поручик. — Айвас, сходи туда, посмотри. А вы, пожалуйста, оставайтесь на посту.
Айвас молча подхватил винтовку и спустился к плавням. Таня смотрела, как в зарослях исчезла его макушка. Больше не стреляли…
Ну что, лярва, поговорим?
— Таня резко развернулась. В руках у нее плясал пистолет. Такой же пистолет в руках Поручика был нацелен ей в живот. Поручик надвигался на нее с кривой ухмылкой.
— Назад! — прошипела Таня. — Еще шаг, и стреляю.
— Попробуй, — сказал Поручик и сделал два шага.
Опустив большим пальцем левой руки рычажок предохранителя, Таня дважды дернула спусковой крючок и тут же отпрыгнула в сторону, приземлившись на бок.
Еще в полете она поняла, что сработала впустую — вместо выстрела раздался лишь металлический щелк.
А Поручик стоял метрах в полутора, глядя гордым победителем, и пистолет не опускал.
— Обойму-то тебе я пустую вставил. На всякий случай.
Таня села и буднично, устало спросила:
— Ну, и на фига тебе все это надо?
— А ну, смотри на меня, сука! — рявкнул Поручик. — Внимательно смотри!
Узнала? Я-то тебя сразу признал.
— А я вот не припоминаю.
— Конечно, такая фря простых людей не замечает. Напомню. Карпаты, прошлое лето…
— Участковый, что ли? Который не Поп?
— Бывший участковый, по твоей, паскуда, милости. А Яне Поп — это мое имя.
На всю жизнь запомни.
— А много ты мне жизни-то намерял, поп ментовский? — Таня усмехнулась, и это взбеленило Поручика.
— Будешь выеживаться — пристрелю, как собаку!
— А труп мой как по начальству предъявлять будешь? Тебе ведь сказано — головой ответишь.
— На Кима спишем. Он так и так не жилец.
— А я жилец?
Лицо Поручика расплылось в безумной улыбке.
— Будешь слушаться — подумаю… Ну-ка, пушку бросай. Вон туда.
Наклоном головы он показал на кустик, растущий нескольких шагах. Таня перехватила бесполезный «Макаров» за ствол и зашвырнула в кусты.
— Так-то лучше, — откомментировал Поп. — А теперь — на колени, сука, и рот раскрой пошире! И без фокусов — башку прострелю!
Таня покорно встала на колени.
Махая пистолетом, Поручик пошел на нее. Свободной рукой он нашаривал ширинку своих офицерских брюк.
— На меня смотри! — прохрипел он, нависая над ней. В висок ей уткнулось пистолетное дуло, в нос — другое дуло, горячее и темное. — Ну, что возишься там?
Танина голова поднырнула под руку с пистолетом, правая рука взметнулась вверх. Поручик качнулся вперед, выронил пистолет, схватился обеими руками за живот.
— Что ж ты… — выдохнул он и начал заваливаться.
Еще на Таймыре она привыкла держать за голенищем широкий рыбацкий нож, чтобы без лишних задержек потрошить свежий улов и еще — чтобы в темпе рубить леску, если особенно большая рыбина потянет удочку вместе с рыбаком в студеную воду. Вот и здесь пригодился.
Яне Поп лежал ничком и тихо, жалобно стонал. Под туловищем растекалась черная лужа. Судя по всему, нож вошел чуть выше причинного места — очень кстати бывший участковый расстегнул штаны — и поехал вверх, распоров толстый живот.
Таня сидела не шевелясь и не сводя с него глаз. Через несколько минут по лежащему телу пробежала конвульсия, потом он затих.
— Погиб поручик от дамских ручек, — пробормотала Таня.
Перед ней встала та же проблема, которой она минуту назад озадачила неудавшегося мстителя. Как предъявить имеющийся труп по начальству. Разумеется, самозащита в чистом виде, но свидетели-то где? Чинский вроде не в восторге от навязанного ему помощника, но это еще не значит, что он спокойно воспримет героическую гибель последнего. Может, воспользоваться рацпредложением покойничка и списать инцидент на Кима, если его, конечно, самого еще не замочили, скажем, тем одиночным выстрелом?
Таня подобрала валяющийся у ног пистолет Поручика, отщелкнула обойму, проверила — этот при патронах. Но сразу на свой наблюдательный пункт не пошла, а свернула к костру, умирающему без топлива, подбросила сучьев и наконец разулась, выставив сапоги голенищами к пламени. Рядом положила мокрые носки. Хорошо бы поесть — позавтракать сегодня не успела. Поручик, разумеется, поперся сюда налегке, а вот у Айваса был вещмешок. Вот, кстати, и он…
Таня насторожилась — снизу, из камышей, донеслось громкое сопение, хлюп и шорох, словно ломился какой-то крупный зверь. Она глянула на неохватный старый кедр, заползла за мощный ствол и там залегла.
На склон, отдуваясь, выкатился человек. Громадный, в рваной черной спецовке и насквозь мокрых штанах, на плече — короткоствольный кавалерийский карабин.
Огляделся, будто затравленный зверь, остановился взглядом на костре, заметил сапоги, сразу как-то сжался, сорвал карабин с плеча. Выждал. Таня, затаив дыхание, следила за ним из-за кедра. Рука с пистолетом лежала на моховом ковре.
Чтобы правильно прицелиться, нужно немного выползти из-за ствола…
Ким походил на помесь Шварценеггера с гориллой. Мощные челюсти, надбровные дуги, под которыми прятались еле видимые глазки, узкий, несуществующий лоб, длинные руки с не правдоподобно большими ладонями… Он, должно быть, увидел труп своего заклятого врага. Неслышно, на цыпочках, подошел, застыл над телом Поручика, повернувшись к Тане мощной сутулой спиной.