— Прирежь его, прирежь! — заорал он, освободившись.
Один из охранников, стряхнув с рук липкую ржавчину, бросился к Роману, схватил его за горло, нож взметнул. Но ошибочка вышла — не надо было ему колдуна за горло брать… Рука скрючилась гнилым суком, мерзкая густая влага вмиг пропитала плотную ткань брюк и куртки, испаряясь из тела. Глаза вылезли из орбит от нестерпимой боли. Тело задергалось в судорогах. Густой теплый пар наполнил комнату, будто здесь уже несколько часов кипел и никак не мог выкипеть огромный чайник.
Грохнул выстрел.
И тут же вода мгновенно остыла.
Роман с отвращением отпихнул труп с почерневшей, липкой от исторгнутой влаги кожей. Еще один выстрел… Краем глаза Роман заметил, как амбал в камуфляже отлетел к стене.
А в дверном проеме возник дядя Гриша и последнего недруга положил выстрелами почти в упор. Охранники все оказались безоружными: сотворенные Романовы твари заползли в их огнестрельные игрушки и вывели из употребления.
Дядя Гриша поднялся, пнул охранника для верности пару раз.
— Я этого хулигана знаю. Он у Вадика служил, — заявил дядя Гриша.
Вадик, то есть Сазонов. И Ник Веселков. Вместе они поди…
— Надо же, все оружие испортил! — вздохнул дядя Гриша, оглядывая трофеи.
Роман выскочил в коридор. Ник лежал у стены. На лбу — алая клякса. Пуля угодила как раз над переносицей. Метко стреляет дядя Гриша. Скончался Микола Медонос, огненный колдун. Собственная стихия его убила. Что ж ты слабеньким оказался таким, повелитель огня?
— Уходить надо, — резонно предложил дядя Гриша. — База отыскать — и деру.
— Прорвемся?
— Нет проблем. Похулиганим малость.
Да уж, надо полагать, дядя Гриша решил оторваться на всю катушку.
— Теперь нам надо отыскать туалет или ванную. Что-то, соединенное с водопроводом. Мне нужна вода, много воды, — заявил колдун. — Побольше, чем в этих батареях. И почище тоже. Во-первых, пол залить. А во-вторых, сделать нас всех невидимыми.
И тут раздался голос База:
— А вот и я.
— Припозднился, — отозвался Роман.
— Зато охранников у телекамер больше нет. И у двери — тоже.
— Что же ты с ними сделал?
— Усыпил.
— Гипнозом?
— Ну, вроде того.
Дядя Гриша провел ладонью по хромированному стволу пистолета.
— Я нашел еще двоих, — сказал он. — Теперь они мертвы. Больше в этом дворце никого нет.
— Кто вы? — спросил Роман. — Ведь вы…
— Главный хулиган! — И дядя Гриша подмигнул колдуну.
— Но ведь это убийство.
— Если ловишь ядовитую змею, то должен знать, что она может укусить. — Дядя Гриша спрятал пистолет в кобуру. — Я кусаюсь. — Он вытащил из-за пазухи поллитровку, глотнул. Неужто не отобрали? Нет, отобрали, конечно. Эта наверняка трофейная. — Я совсем не добренький и не мягонький человек, каким ты вообразил меня, племянничек. — Дядя Гриша похлопал колдуна по плечу. — Я очень даже могу свернуть какому-нибудь мерзавцу шею. И совесть меня не замучает. Обещаю.
Роман открыл багажник «тойоты». Канистры были на месте. Роман налил в найденную пустую бутылку воды. После плена пить хотелось невыносимо.
Ну что ж, можно ехать дальше.
— До усадьбы еще далеко, — заметил Баз. — Они нас непременно перехватят. — Он неожиданно стал пессимистом.
— Попытаются, не спорю, — отозвался дядя Гриша.
— Как будем действовать? — спросил Роман. После того как они вырвались из плена, на него нахлынула странная апатия. Видимо, соприкосновение с колдовским огнем, стихией враждебной, не прошло даром.
Если Ник Веселков был связан с Сазоновым…
«Связан он, связан, это точно!» — криком прорвалось через колдовской сон.
«Не мешай!» — отмахнулся колдун от собственного сознания.
…Если связан, то кто поручится, что на пути их не ждут новые ловушки? И потом, ведь кто-то еще может знать дорогу… Сазонов мог сообщить… Если он с Ником Веселковым связался, то и с другими мог… А, плевать… Мне Надю оживить, Стена из петли Бе-ловодья выдернуть, и плевать… и… Но обидно ведь… обидно им отдавать Беловодье… Нельзя отдавать…
Сделай то, не знаю что… Сделай то, не знаю что…
Не хочу ничего больше делать!
— Скорее! — умолял Роман дядю Гришу.
— Я хулиган, но не сумасшедший, — отзывался тот. — Вон, видишь, стоит мил человек. Они завсегда здесь стоят. Чуть я нажму на газ, он жезлом полосатым своим махнет, тачку нашу тормознет и сотенку — «цоп».
О том, что тачка наверняка уже в угоне числится, Роман напоминать не стал.
— Останови машину, — приказал колдун.
Дядя Гриша миновал пост ГАИ и притулил «тойоту» у обочины. Роман облил капот и стекла пусто-святовской водой, прошептал заклинание и вернулся в салон.
— Теперь гони, — приказал кратко.
И «тойота» помчалась, беззастенчиво обгоняя новенькие иномарки, проскальзывая в щели между гружеными «КамАЗами». Гаишники ее не видели.
— Ну, ты и хулиган! — восхитился дядя Гриша.
В доме Марьи Гавриловны ныне располагался музей. В революцию усадьбу Гамаюновых, как все усадьбы, разграбили, но чудом не сожгли. То есть чудом в прямом смысле этого слова — заклинание от огня уберегло. Лишь пустили красного петуха, как дождь хлынул и загасил. Потом раза три или четыре пытались поджечь — и опять не сгорела. Обуглился один флигель, но и только. Война обошла усадьбу стороной — грабить там было уже нечего. В уцелевших помещениях в тридцатые годы устроили общежитие для рабочих птицефабрики. В шестидесятые решили в доме Марьи Гавриловны сделать музей, поскольку строение еще держалось, не обрушилось и кое-где даже внутренняя отделка уцелела. Несколько комнат у общежития отняли, отыскали пару кресел, диван, какие-то картинки. На том дело заглохло.
А потом, в середине девяностых, вдруг объявилась красавица в норковом манто, надменная, дерзкая, направилась прямиком в кабинет к директору, поставила на стол какие-то заграничные коробки.