Воевода Михаил Скопин-Шуйский, узнавший, что о нем говорят в Кремле, возмутился несказанно:
— Теперь ли разногласить о власти?! Теперь ли безумствовать в зависти?! Всякая остановка в войне, любое несогласие от личных страстей может погубить отечество!
Он велел срочно седлать коней и, оставив не совсем еще устроенное войско, поспешил из Александровской слободы в Москву, твердо заявить государю, что его устремления направлены на одно — службою верною, совестью чистою по силе своей и возможности изгнать из Русской земли врагов.
Царь Василий встретил воеводу племянника с великими почестями, сразу же согласился с его просьбой созвать Боярскую думу, дабы поговорить на ней о делах истинных и о слухах ложных.
На думе князь Скопин-Шуйский начал с жаром свою оправдательную речь так:
— Клянусь честью своего великого рода, что не имею никакой иной мысли, кроме мысли о благе отечества. Все, что обо мне говорят в Кремле — небыльные слова. Видит Бог, я безгрешен.
— Успокойся, воевода, — мягко заговорил государь. — Я и Дума ни в чем тебя не обвиняем. Порукой тому мое слово: думным боярам условиться с генералом Делагарди, начальником шведских ратников, о будущих совместных действиях. Мы утверждаем твой договор, который ты подписал со шведами в Колязине и в Выборге, не снесясь со мной. Берем во внимание, что у тебя на это не было времени. А казначею я велю немедленно заплатить весь долг наемникам.
Вроде бы все по уму, но воеводе Михаилу стало ясней ясного, что он отстранен от командования войсками, им собранными и почти устроенными для решающей битвы. Думные бояре станут договариваться с генералом, а не он, воевода, надежно с Делагарди взаимодействующий.
Хотел князь Михаил возразить здесь же, на Думе, объяснив возможные пагубные последствия, но сдержался, решив поговорить с царем-дядей наедине, после Думы.
Так и сделал. Спросил царя Василия напрямик:
— Выходит, государь, ты мне больше не доверяешь? Лишаешь воеводства?
Смутился царь, не ожидавший столь смелого и откровенного вопроса, но взяв себя в руки, ответил с отеческой заботливостью:
— Ты, славный мой воевода, устал в боях, пройдя путь от Выборга до Москвы. Передохни какое-то время.
— Время ли для отдыха, государь?
— Рать не останется без пригляда. Сегодня жду тебя у себя на пиру. Твое место за моим столом по правую руку.
— Благодарствую.
А мог бы сказать, если не скрывать своих мыслей, совсем иное, но выше головы не прыгнешь.
Первый нечестный пир у государя положил начало пирам у всех бояр и князей, на которых их жены подносили гостю-герою с поклоном кубки с фряжским вином и подставляли губы для поцелуев — князь Михаил тяготился этими почестями, отказаться от них не имел возможности.
К концу апреля Михаилу Скопину-Шуйскому устроил пир брат царев, дядя героя воеводы князь Дмитрий Шуйский. Все боярство у него в гостях. Князь Михаил на почетном месте. В трапезную входит прекрасная собой, в аксамитах, в жемчугах и алмазах жена князя Дмитрия Екатерина, дочь Малюты Скуратова. Окатила взглядом своих бездонно голубых глаз гостя и с поклоном подала кубок хмельного меда.
— Испей, дорогой племянничек, сию чашу за здравие свое.
Князь Михаил с поклоном принял кубок и с великим удовольствием осушил его, затем троекратно, как и полагалось по обычаю, поцеловал красавицу Екатерину и… рухнул на пол.
О смерти великого воеводы летописец напишет так: «Успел только исполнить долг христианина и предал свою душу Богу вместе с судьбой отечества!»
И дальше все пошло именно так, на что рассчитывал Богдан, Москва онемела от ужаса, придавленная не столько горем, сколько пониманием того, к каким последствиям приведет смерть умного и смелого воеводы: все дороги к Москве вновь будут перекрыты ворогами и настанут голодные времена; но уже к вечеру придавленность эта сменилась возмущением, которое возбуждали «борцы за сермяжную правду», обвиняя громогласно в смерти великого воеводы князя Дмитрия Шуйского, брата царева, и вот уже толпы москвичей, хватая все, что попадало под руку, валят к дворцу князя Дмитрия, чтобы расправиться с убийцей.
Толпу опередили дворцовые стрельцы, разогнали ее, даже пролив кровь наиболее рьяных, что вызвало еще большее недовольство москвичей. Правда, теперь уже не открытое, а тайное, что более опасно для будущего.
А сам князь Дмитрий Шуйский, окружив себя сторонниками, повел тайную борьбу за трон, надеясь устремить гнев народа на царствующего брата, но Василий Шуйский распознал сие коварство и удалил князя Дмитрия из Москвы, назначив главным воеводой рати, собранной в Александровской слободе.