— Теперь ты поедешь назад и будешь петь как всегда, как каждый вечер, — произнес мужчина. Говорил он с сигаретой во рту, и в голосе его вновь прозвучала неколебимая холодность. — Если он снова к тебе заявите я, не вздумай его прятать. Я буду следить. Ты меня не увидишь, зато я не спущу с тебя глаз: даже тогда, когда тебе будет казаться, что ты одна. И скажи ему, что никто, кроме меня, не сможет тебе помочь.
— Кто ты?
— Тебе не нужно этого знать. Ты ведь не знаешь, кто он.
— Я знаю, что он не такой, как ты.
— Не обольщайся, — эти слова прозвучали так, словно он улыбался. Я представил себе сигарету во рту и расползающиеся в улыбке губы. — А теперь уходи. Пой этим вечером для меня. Одевайся и раздевайся для меня. Я буду смотреть на тебя.
Мужчина три раза ударил в пол фонарем. Вновь послышались шаги на винтовой лестнице. Фонарь засветился ровно в тот момент, когда другой, тот, кто все это время ждал внизу, поднялся, чтобы поманить за собой женщину. Неподвижный свет прямо в лицо ослепил его, и он прикрыл глаза рукой. Она встала — я видел ее со спины — и, слегка покачиваясь на каблуках, пошла вперед. Я увидел темные волосы, платье с плечиками. Она повиновалась медленно и безвольно, будто спала, но сквозь сон слышала распоряжения. Тот, кому было поручено ее увезти, взял ее под руку, но она, спустившись на пару ступенек, вдруг резко обернулась, и мне почти удалось разглядеть ее профиль, однако голос мужчины, как магнетический пасс гипнотизера, остановил, заморозил ее движение, словно выкачав из нее жизнь.
— Не оборачивайся, — сказал он ей. — И никогда не пытайся увидеть меня.
Терзаясь невыносимым желанием видеть ее лицо, я воззвал к небесам, чтобы она не послушалась: обернись она, этого света мне хватит, чтобы убедиться в верности или ошибочности того, что больше всего меня в ней встревожило; некая часть меня самого, безотносительная к рассудку и сознательной памяти, что-то уже, очевидно, узнала в кратком, быстрее молнии, образе, высвеченном фонарем несколькими минутами ранее. И теперь меня терзало то мучительное чувство, когда безуспешно пытаешься вспомнить имя, которое вроде бы крутится на языке, но никак не вспоминается и не дает уснуть. Мне не хватало одного лишь толчка, проблеска, я стоял у черты, за которой мог надеяться на обретение давно забытого, но луч света угас, и я, на грани отчаяния, отчетливо осознал, что не смогу вспомнить нечто такое, о чем даже не знаю, чем оно является, к чему оно ведет, с кем оно связано. Однако женщина оставалась на той же ступеньке, и по звучанию ее голоса я понял, что в темноте она повернулась лицом к мужчине, к красному огоньку его сигареты.
— Я знаю, кто ты, — сказала она. — Даже не видя твоего лица.
— Этого не знает никто, включая и тех, кому случалось его видеть. — Я опять догадался, что мужчина улыбается, вознесенный на вершину каким-то таинственным могуществом, властью над страхом других — не только этой девушки или ее сопровождающего, который тащил ее по лестнице вниз, но и над моим, хотя меня он не видел и даже не знал, что в этом помещении есть кто-то еще.