— Я не знаю, кто он, — сжавшись под шубой, девушка отступала к стене. — Он таскается к нам каждую ночь, я спрашивала о нем у хозяина, но тот ничего не хочет о нем говорить. Никто не может приблизиться к нему. Никто не видит, как он входит и как выходит.
— Вы говорили, что знаете его. Уже не помните? Вы сказали это ему — вечером, в магазине.
— Он мне пригрозил. Он убьет меня, если захочет. Может сделать так, что меня убьют.
— Назовите его имя.
— Вы его и так знаете.
— Я хочу услышать его от вас. Сейчас-то он не может вас услышать.
— Нет, может. Он слышит все и все видит!
Ужас исказил ее черты, как будто мистификация ночного макияжа распалась при свете дня. Губы скривились — глупо, уродливо, и она тяжело задышала, как будто вот-вот заплачет. Взяв ее за плечи, я мягко усадил девушку на диван. Плеснул виски в стакан и дал ей его прямо в руки, но ее так сильно трясло, что она не могла его удержать.
— Комиссар Угарте, — произнося это имя, она выдохнула и откинулась назад, словно сдаваясь.
— Откуда вы знаете, что это он?
— Андраде сказал. Именно Угарте вел допросы, когда его задержали.
— Андраде видел его лицо?
— Ни один задержанный не может видеть его лица. Им завязывают глаза или светят в лицо очень яркой лампой. Но Андраде видел, как он курил, в темноте.
— Вы были сейчас с ним? — Я сел рядом и вынудил ее поднять голову и посмотреть мне в глаза. — Вы были с комиссаром Угарте, прежде чем прийти сюда?
Она сказала, что нет, и вывернулась, оставив мне шубу. У меня появилось искушение спросить, была ли она с кем-то другим. Именно этот вопрос никогда не посмел бы задать ей Андраде. Она отхлебнула виски и вытерла губы рукой, размазав по щеке красную помаду. Наверняка он тоже подолгу ждал ее, точно так же, как я сейчас, и сидел на этом же диване, борясь со сном и унизительной для него, невольно возникающей в воображении картинкой: она в объятиях других мужчин. Взяв бутылку и пустой стакан, она повернулась ко мне спиной и отправилась в спальню. На пороге обернулась и посмотрела на меня. Так, будто оглядела пустую комнату.
Послышался щелчок выключателя, потом скрип пружин. Только встав на ноги, я понял, что перебрал с выпивкой. Чувствовалось нарастающее давление в черепе, будто пальцы гигантской руки сжимали виски. Я попытался вспомнить, когда и где в последний раз спал. Однако все, что случилось со мной до прилета в Мадрид, подернулось дымкой бесконечно далекого прошлого. Я видел, как мои ноги передвигаются в направлении спальни с неуклюжей медлительностью, и мне стало казаться, что это я откуда-то с высоты наблюдаю за шагами Андраде, но только вижу я не тело и не лицо, а одни только ноги, шагающие по тротуарам незнакомых мне улиц, влажных от предрассветного тумана.
— Идите сюда, — раздался голос девушки. — Выпейте со мной.
С порога я окинул ее взглядом. Она прилегла на кровать и в позе застывшей угодливости протягивала мне стакан, словно женщины-аллегории на ложе. Я сел рядом, не касаясь ее, и выпил, рассматривая страх и ложь в ее глазах. Она села, чтобы заново наполнить стакан, а я притянул ее к себе, но в этот миг тело ее обмякло, став инертным и странным, будто тело спящей. Я смотрел на нее и видел, как она замерла, а потом начала теряться в искривленной дали, а на меня что-то внезапно навалилось, какой-то неподъемный груз, и тяжесть эта повалила меня на нее и на подушку, на которой ее уже не оказалось. С абсурдной, как при галлюцинации, четкостью я подумал о том, что воздействие алкоголя становится значительно опаснее, если пьешь натощак.
— Вы очень бледны, — услышал я обращенные ко мне слова. — Лягте. Сейчас принесу вам мокрое полотенце.
Вытянув руку, она коснулась моего лба. Сказала, что у меня жар, хотела встать, а я захотел ее удержать, но она не далась, резко отвернув голову. И снова затерялась во тьме и в дали, а я снова попытался подняться, но мне показалось, что руки мои — в тяжелых путах, а тело никогда больше не подчинится моей воле. Послышалось бульканье, вода из крана пошла не сразу, и от металлического лязга и клокотания в трубах мне вдруг до смерти захотелось пить. Когда вновь послышались приближавшиеся шаги, я подумал, что это не ее шаги, но уже не смог поднять веки, чтобы в этом удостовериться.