Несколько растянутых лихорадкой минут мне снилось, что я сейчас в Англии, у себя дома, что настойчиво звонит колокольчик над дверью в лавку. Черная и глухая ночь, ветер доносит шорох перекатываемой приливом гальки, и крайне подозрительно, что кому-то взбрело в голову в такой час выйти из дома ради покупки старинной гравюры. Звон колокольчика сменился трелями телефонного аппарата. Не вполне проснувшись, я снял трубку, пребывая в сомнении, что звонят именно мне. Поскольку ответить согласием — самый легкий способ заткнуть металлический голос, я несколько раз произнес «да», после чего повесил трубку. Страшно хотелось одного: вновь сомкнуть веки и чтобы это автоматически стерло весь мир, остановило время. Но дежурный с рецепции сообщил, что перед ним стоит молодой испанец, желающий подняться ко мне, и спрашивает на то разрешения. Медленно, заторможенно, опираясь на спинку кровати, я встал, спрятал чемодан в шкаф, умылся холодной водой, оглядел лицо в зеркале, вытираясь. Лицо не было идентично увиденному час назад в зеркале туалетной комнаты аэропорта: каждый город, подумал я, и каждое путешествие меняет нас под себя, лепит по своим меркам, как последняя любовь.
В коридоре послышались шаги. Все еще стоя перед зеркалом с полотенцем в руках, я отметил тревожный блеск в зрачках. До того, как раздался стук в дверь, мысль, что я иду в расставленную ловушку, меня не посетила. Внезапно вспомнилось выражение лица дежурного на рецепции, когда тот протягивал ключ: как и на многих других лицах, на его цвела любезная улыбка осведомителя. Но кто мог знать обо мне, кого могла заинтересовать моя поездка или дурацкие пароли, инструкции, которым я так бездумно следовал и повиновался, документы или пачки потрепанных долларов, которые я, вполне вероятно, привез в чемоданчике с двойным дном? Может, я и сам заигрался в обман и неосознанно стал замещать им реальность? В дверь снова постучали, я с превеликой неохотой надел галстук, после чего открыл.
— Капитан, — произнес молодой человек, не переступая порога. — Капитан Дарман.
Создавалось впечатление, что он оделся так, как оделся, и не брился неделями, намереваясь как можно точнее следовать детективному канону. Синяя куртка анорак с высоким воротником, дерганые жесты. В голове у меня незамедлительно возник вопрос: почему послали его, а не другого, почему не выбрали кого-нибудь не настолько карикатурного, какие резоны принимались в расчет при организации этой встречи, которую следовало считать проваленной с того самого мгновения, когда я, открыв дверь, взглянул ему в лицо? Может, они решили устроить что-то вроде проверки, некое испытание для меня, или же не было и этого, а просто в дело вмешалось суеверие, некая высосанная из пальца отсрочка, чтобы все проходило в режиме замедленной съемки свершения непоправимого.
Руки я ему не подал. Закрыл за ним дверь и повернулся спиной, чтобы открыть шкаф, достать чемоданчик и положить его на кровать. Он посмотрел на этот предмет так, словно ему было невдомек, что за ним-то он и пришел. Из кармана куртки торчал намокший журнал. Ботинки оставляли грязные следы на ковре. Он улыбался и говорил, почти не открывая рта: губы его шевелились, словно у глубоководной рыбины.
— В последний момент поступил контрприказ, — заявил он. — Поэтому я не смог приехать в аэропорт, капитан.
— Не называйте меня капитаном.
— О вас слагают легенды. Старики главным образом. Я имею в виду тех, из прежних времен. Сами-то мы новички. Узнаем обо всем по книгам. Вы деньги пересчитывали?
— Какие деньги? — я увидел, как меркнет его улыбка.
— В чемодане. Мы ждем их несколько месяцев.
— Я понятия не имею, что именно перевожу, никогда.
С раздражающей фамильярностью, с видом простодушного школяра, который занимает в классе свое место, он уселся на кровать и откуда-то из недр куртки извлек маленький ключик на металлическом колечке. Покрутил его на указательном пальце, после чего, широко улыбаясь, похлопал рукой по чемоданчику, тем самым наглядно демонстрируя приятельское ко мне расположение.