Она вместе с Абузаром Гиреевичем вышла из больницы. Когда сошли с трамвая, Гульшагида взяла профессора под руку. Тагиров был в черном драповом пальто, в каракулевой шапке. Он шел неторопливо, а Гульшагида, будь ее воля, летела бы как на крыльях. Многие прохожие узнавали Абузара Гиреевича и кланялись ему. На Гульшагиду они смотрели с некоторым удивлением, а иные и подозрительно.
То ли подействовали эти неприятные, недоуменные взгляды, то ли прошли минуты душевного подъема и радостного волнения, но Гульшагида несколько отрезвела и уже с тревогой думала о том, как она будет держаться с Мадиной-ханум и Фатихаттай. Что скажет им? Женщины не мужчины, они не успокоятся, пока основательно не расспросят обо всем. А потом — женщины догадливей, они легко заметят то, что можно так легко скрыть от мужчин.
Они свернули в переулок и вскоре вошли в подъезд большого каменного здания, построенного в старом стиле, и по широкой пологой лестнице с мраморными ступеньками, на каждом повороте которой стояли фигурки амуров с крылышками, поднялись на самый верхний этаж.
— Задыхаюсь, Гульшагида, — пожаловался профессор. Он расстегнул воротник и пуговицы пальто. Потрогал рукой ребристую батарею. — Сегодня неплохо натопили, а то жалеют для нас тепла.
Гульшагида помнит — прежде дверь запиралась только на английский замок, а теперь после звонка в прихожей долго гремели запорами. Дверь наконец открылась, показалась заметно постаревшая и похудевшая Фатихаттай со скалкой в руке.
— Ой, батюшки, кого я вижу! — воскликнула она, даже выронив скалку из рук. — Гульшагида, радость моя, ты ли это?!
— Ваше счастье, Гульшагида, что Фатихаттай выронила скалку, а то, пожалуй, ударила бы вас. Она теперь злая, гм-м! — шутил профессор, снимая пальто.
— Ах, Абузар, скажешь тоже, ей-богу!.. Где ты так извозился?.. — Сейчас же взяла у профессора пальто и, повесив на плечики, принялась чистить щеткой.
Это была все та же ворчливая, но добрая Фатихаттай. И в прихожей все тот же маленький кривоногий столик, та же старинная вешалка, тот же телефон. Только полок со связками старых журналов прежде не было.
Вступив в просторный и высокий зал, Гульшагида словно вернулась к своей юности. Ей казалось, что здесь ничто не изменилось, что последних Четырех лет вообще не было. Она обняла вышедшую из соседней комнаты Мадину-ханум, с которой словно бы и не расставалась. На самом же деле все здесь изменилось, как бы обветшало. Ковер на полу во многих местах вытерся, стеклянная головка люстры разбита, рояль завален книгами (прежде Абузар Гиреевич сердился, если видел на рояле кем-то положенную книгу, считая это признаком некультурности). Картина с видом старой Венеции, занимавшая полстены, словно потускнела, а стоящий в лодке рыбак в черной широкополой шляпе будто стал ниже ростом.
Если присмотреться, особенно сдала Мадина-ханум, волосы у нее совсем побелели, и глаза стали плохо видеть. Даже чашку берет со стола ощупью. Раньше Мадина-ханум строго следила за порядком в комнатах, особенно в библиотеке профессора. Теперь и в кабинете Абузара Гиреевича нет прежнего уюта, аккуратности. И под диваном и на диване — всюду книги. Статуэтки и вазы, которыми когда-то гордился профессор, — он собирал их по всей России и Европе и любил показывать гостям, — теперь стояли высоко на шкафах, так, что и не достанешь. Гравюры известных художников или висели криво, или были совсем сняты. Только фикус вырос с дерево и пальма вытянулась до потолка. Под их ветвями все еще стоял стол… письменный стол Мансура. Но на стол был поставлен телевизор.
Пока у женщин шел разговор, обычный при первой встрече, Абузар Гиреевич вышел в коридор, позвонил кому-то из своих коллег. Потом долго пили чай. Абузар Гиреевич, оказывается, до сих пор пьет из маленькой узорчатой чашки. У него и чайная ложка все та же, изящная, серебряная, с витой ручкой, — подарок друзей к шестидесятилетию. Фатихаттай заваривает чай ему по-прежнему отдельно — в маленьком чайнике — и сахар колет заранее. Абузар Гиреевич пьет вприкуску, — так, говорит, вкуснее.
Абузар Гиреевич за чаем любил шутки, общий веселый разговор. Сегодня настроение у него как-то странно менялось: он то оживится, то вдруг сделается задумчив, смотрит вниз и рассеянно отвечает на вопросы.