Генри, как и Джек, был моим двоюродным братом — меня зовут Уилл Паркер, — но, в отличие от Джека, не был моим другом. У меня несколько двоюродных братьев в деревне: у нас редко женятся на чужих. Он был на месяц моложе меня, но выше и тяжелее, и сколько я себя помнил, мы с ним ненавидели друг друга. Когда доходило до драки — а мы дрались частенько, — он превосходил меня физически, и мне приходилось полагаться на быстроту и увертливость, если я не хотел, чтобы он снова и снова побеждал меня. Джек научил меня нескольким приемам, и в прошлом году я не раз побеждал Генри, а в последней драке так бросил его, что он долго не мог встать. Но в драке нужно пользоваться обеими руками. Я сунул левую руку глубже в карман и, не отвечая ему, побежал к развалинам.
Он оказался ближе ко мне, чем я думал, и побежал следом, выкрикивая угрозы. Я обернулся, чтобы посмотреть, далеко ли он, и тут же поскользнулся в грязи. В деревне дорога вымощена булыжниками, но здесь она размыта дождями. Я отчаянно пытался удержать равновесие, но руку из кармана не вынимал и в результате проехался по грязи и упал. Прежде чем я сумел встать, Генри склонился надо мной, вжимая мою голову в грязь.
Обычно такая победа вполне удовлетворяла его, но тут он нашел кое-что поинтересней. Падая, я инстинктивно оперся на обе руки, и он увидел часы. Он мгновенно сорвал их и стал рассматривать. Я поднялся и попытался выхватить, но он поднял их над головой, и я не мог дотянуться.
— Отдай, — сказал я отдуваясь.
— Они не твои, — ответил он. — Они твоего отца.
Я очень боялся, что часы повреждены при падении, но все же сделал ему подножку. Он легко уклонился, отступил и сказал:
— Держись подальше, — он замахнулся, как бы собираясь бросить камень, — иначе я покажу, как далеко бросаю.
— Тогда тебя выпорют, — заметил я.
На его мясистом лице появилась угрюмая улыбка.
— Тебя тоже. А у твоего отца рука потяжелее, чем у моего. Вот что я тебе скажу: я займу их у тебя на время. Может, после полудня верну. А может, завтра.
— Кто-нибудь увидит тебя с ними. Он опять улыбнулся:
— Я могу рискнуть.
Я решил, что он не сможет их бросить, и прыгнул. Мне почти удалось сбить его с ног, но он удержался. Мы боролись, потом оба упали и покатились в канаву у дороги. В ней стояла вода, но мы продолжали драться, даже после того, как сверху нас окликнули. Джек — это он окликнул нас — спустился и растащил нас силой. Ему это было нетрудно. Ростом он был с Генри и ужасно силен. Он вытащил нас на дорогу, выяснил, что случилось, отобрал у Генри часы и отправил его толчком в спину подальше.
Я со страхом спросил:
— Они в порядке?
— Кажется. — Он осмотрел часы и протянул мне. — Глупо было приносить их сюда.
— Я хотел показать тебе.
— Не стоит, — коротко ответил он. — Во всяком случае, лучше положить их назад. Я тебе помогу.
Сколько я себя помню, Джек всегда был рядом и помогал. Странно, подумал я, когда мы возвращались в деревню, что через неделю это кончится. Я уже буду один. Наденут шапку, и Джек станет взрослым.
Джек стоял на страже, пока я клал часы на место и возвращал ключ туда, откуда взял его. Я переоделся, и мы снова пошли к развалинам. Никто не знал, что за здание здесь было, и я думаю, что нас больше всего привлекала надпись на проржавевшем металлическом листе:
ОПАСНО — 6600 вольт.
Мы не знали, что такое вольт, но упоминание об опасности, пусть давно ушедшей, действовало возбуждающе. Была еще надпись, но из-за ржавчины виднелась только часть ее…
ЛЕКТ…ЕСТВО.
Мы гадали все, не в городе ли сделали эту надпись.
В глубине развалин находилось наше убежище, построенное Джеком. Пробираться к нему нужно сквозь обвалившуюся арку. Внутри было сухо и можно было разводить костер. Джек разжег огонь перед тем, как выйти ко мне, и поставил жариться кролика. Конечно, дома было полно пищи — субботний обед у нас всегда изобильный, — но это не мешало мне с жадностью предвкушать удовольствие от жареного кролика с печеной на угольях картошкой. Впрочем, я потом отдавал должное и пирогу, который испекла мать. Хоть рост у меня небольшой, но аппетит хороший.
Мы в дружелюбном молчании следили, как жарится кролик, и вдыхали его запах. Нам было хорошо молчать, хотя обычно я говорлив. Слишком говорлив, может быть, — я знал, что большинство моих неприятностей с Генри происходило из-за несдержанности моего языка.
Джек был не очень разговорчив, но, к моему удивлению, спустя какое-то время он нарушил молчание. Сначала разговор шел непоследовательно, о событиях в деревне, но я чувствовал, что занимает его что-то более важное. Потом он остановился, молча несколько минут смотрел на кролика и сказал: