Бабка Заусаиха споро стянула с близнецов трусики.
— Застеснялись, — бормотала она. — Эко дело! Кого стесняться-то? Ну, господи, бласлови…
Густенька вдруг странно, с шумом сглотнула горлом и быстро вышла из комнаты. Батюшка посмотрел на закрытую дверь, откашлялся, открыл затрепанную книжицу и начал читать. Читал он долго, то и дело подходя к близнецам, заставляя их креститься и целовать большой серебряный крест, висевший у него на шее. Наконец он обратился ко мне и Шушере:
— Сажайте в купель.
Шушера мигом подняла Риту и бухнула ее в ванну. Я обхватил Рудю за туловище, но приподнять не мог: он оказался тяжелым, мне не под силу. Я поднатужился, оторвал Рудю от пола, подволок к ванне и застыл на месте, выпучив глаза на батюшку.
— Шагай сам, — разрешил батюшка.
Голенькие, прижавшись друг к другу, близнецы стояли в детской ванне. Поп окатил их святой водой, пробормотал что-то и снова окатил.
— Теперь вы Александр и Елена, — сказал он.
Рудя улыбался во весь рот. Рита была серьезна. Батюшка быстро оделся и, уходя, подмигнул мне:
— Не понравился суп-то, а?
Густенька сидела на кухне, курила, и, когда мимо прошел батюшка, она даже не привстала, не попрощалась.
— Я отдала ему, отдала деньги-то, — шепнула Густеньке бабка Заусаиха. — Вот оно и хорошо. С богом-то надежнее. Теперь они крещеные. Не нехристи какие-нибудь. Хорошо, все хорошо…
На следующее утро Рудя, я и Кутя вышли на улицу. После гибели моего отца и после того, как Димка убежал на фронт, Кутя воспылал ко мне непонятной нежностью. Он заводил меня в глубину тополей, совал что-нибудь вкусное — кусочек жмыха, пирог с морковью или пареную брюкву, смотрел, как я жую, и говорил: «Скусно? Я тебе ишо принесу. Только мамке не говори. Ругаться будет».
Мы шли к дому братцев Лаврушкиных. Рудя шагал впереди. Лаврушкины жили в собственном доме под железной крышей. Я и Кутя остановились на углу. Рудя тоже замедлил шаги.
— Иди, — сказал Кутя. — Не бойся.
— Я не боюсь, — звенящим, напряженным голосом ответил Рудя.
— Веньку сначала бей, — посоветовал я. — Он хитрый.
— Ладно…
Рудя сунул руки в карманы чистенького аккуратного пальтишка и двинулся к дому Лаврушкиных.
— Надо бы ему одеться похуже, — хозяйски пожалел Кутя. — Распластают ему братцы пальтишко.
А Рудя уже шел мимо окон дома. Прошел, остановился, потоптался на месте, зашагал снова, теперь в обратную сторону.
— Дома их, что ли, нету? — прошептал Кутя.
Рудя снова остановился перед окнами и вроде бы даже что-то крикнул, а может, нам и показалось. Со двора Лаврушкиных послышался свист, и через минуту братцы выскочили на улицу, окружили Рудю.
— Толкуют, — азартно сказал Кутя. — Готовься.
Братцы, видимо, уже начали мучить Рудю, потому что до нас доносились злой смех и выкрики. Рудя стоял неподвижно.
— Сдрейфил. Так я и знал, — отворачиваясь, произнес Кутя и в это время увидел, как кубарем полетел в сугроб Венька.
Витька и Мишка остолбенели. Венька вскочил, бросился на Рудю, но снова полетел.
— Кутя, — прошептал я. — Смотри!
Братцы пришли в себя, и Рудя сразу пропал в снежной пыли.
— Впере-од! — заорал Кутя. — Ура-а-а!
— Ура-а! — подхватил я, и мы помчались на братцев.
Мы смяли их с ходу и, сев верхом — Кутя на старшего, Витьку, я на Мишку, Рудя на Веньку, — начали совать их рожами прямо в снег, прямо в снег… Братцы вначале сопротивлялись, выкручивались, особенно Венька, вьюном ходил под Рудей, но потом затихли. Кутя строго сказал, кивнув на раскрасневшегося Рудю:
— Теперь он не Рудя, а Саша. Поняли, кто он?
— Рудольф-Адольф, — сказал Витька.
— Рудольф-Адольф, — повторил Мишка.
— Рудольф-Адольф! — выкрикнул Венька.
Мы сунули братцев обратно в снег и держали до тех пор, пока они не закричали.
— Кто?!
— Рудольф…
Адольфа мы не услышали: братцы захлебнулись снегом. Веньке удалось скинуть с себя Рудю. Он бросился на помощь старшему, Витьке, и вцепился Куте в волосы. Рудя подбежал, примерился, ахнул Веньке в подбородок, но промахнулся и упал на Кутю. Мишка тоже выскочил на свободу и принялся тузить меня. Бой закипел не на шутку. Братцы дрались отчаянно. Но Кутя недаром считался самым сильным мальчишкой в слободке. Он быстро уложил Витьку и помог Руде подмять Веньку. Братцы снова начали хлебать снег. Первым сдался Витька.
— Пусти, — хмуро произнес он.
— Кто?
— Ну этот… Как его… Ну, Саша!
— Говори — Александр.
Дольше всех не хотел повторять Венька. Посинел, дрожал, плевался снегом, но успевал лишь сказать «Ру…». Наконец и он злобно выкрикнул: