Об этом писала вся мировая пресса.
— А почему вас все же отпустили?
— Под давлением всего нашего культурного фронта. Сейчас, слава богу, не пятидесятые годы. Тогда бы я получил, даже если бы не сделал ничего противозаконного, пожизненное заключение, как этот священник. Но мне и этого достаточно. Я узнал, что такое чехословацкий уголовный розыск и кем являются те, кто начиная с пятидесятых годов осуществляет свою незаконную деятельность... — Он указал пальцем на Земана. — Да, это они, Земаны, Калины и Житные, думают, что террором пи страхом они сломят этот народ, чтобы он забыл их злодеяния в пятидесятых годах, как, например, в Планице.
Зал суда взорвался бурными аплодисментами. Земан встал со своего стула мертвенно-бледный, задыхающийся и потрясенный этим враждебным ревом. Теперь он уже понимал прокурора Стрейчека, который грустно и беспомощно смотрел на него со своего места и своим хмурым, отрешенным молчанием как бы снова говорил: «Наступило время странных судов, Гонза... Это трудные уголовные дела с трупами в конце. Да-да, в конце этих судов бывает смерть... В конце концов ты обессилеешь и перестанешь бороться... А потом на тебя навалится страшная усталость, депрессия, тоска... и ты застрелишься...»
Вдруг Земан стал осознавать, что смертельная усталость действительно наваливается на него...
Судья любезно поблагодарил Данеша и с победоносным видом обратился к Земану:
— Вы слышали? Как нам теперь верить тому, что вы перед этим утверждали, пан майор? Как видно, о законности и о ее соблюдении вы не очень-то заботились ни тогда, ни сейчас!
Земан молчал. У него не было сил что-либо на это сказать, в висках болезненно пульсировала кровь, в ушах шумело. Он был на грани обморока, к горлу подкатывала тошнота.
В эту минуту за столом присяжных заседателей поднялся инженер Чадек и обратился к судье:
— Могу я взять слово, пан председатель?
— Разумеется, каждый имеет такое право!
Чадек заговорил тихим, ровным голосом:
— Я думаю, что далеко не все правда, что говорилось здесь о Яне Земане. У меня нет оснований его защищать, он меня действительно в сорок восьмом году арестовал. Но я должен заявить, что со мной он всегда обращался корректно и пристойно. А арестовал он меня тогда обоснованно. Я бежал из республики в группе вооруженных агентов, которые стреляли... Думаю, что Земан честный человек... И не забывайте: он не просто сотрудник государственной безопасности — он криминалист!
Чадек договорил, сел, и в зале сразу воцарилась тишина. Никто не ожидал, что именно Чадек так выступит. Но больше всего удивился Земан. Прокурор Стрейчек, который все это время пассивно наблюдал, как осуществляется безукоризненно подготовленная травля Земана, вдруг отважился выступить.
— Да, пан председатель, — заявил он, — как блюститель исполнения законов в этом процессе, я полагаю, что необходимо отличать плевелы от зерен. В любом государстве есть своя полиция, и мы не можем огульно критиковать все, что эта полиция при исполнении своих функций, как механизм подавления, делала, иначе мы уничтожим и само государство. Разве мы не можем представить, что и Ян Земан был введен в заблуждение, что в Планице он действовал из добрых побуждений, слепо веря своему начальству?
Что он говорил дальше, Земан уже не слышал. Он только видел, что прокурор говорит и говорит, подает реплики на возражения судьи, что зал кривляется и гримасничает, соглашаясь и не соглашаясь с тем, что слышит.
Картину этого странною, душней о, тесного зала Земан видел, но шум исчез, потому что вместо него Земан слышал то, что в нем сильнее всего звучало в последние дни: усталый, больной голос Калины.
Из этих тяжелых воспоминаний его вывел голос судьи:
— Хорошо, пан свидетель. Пан инженер Чадек и пан прокурор меня убедили. Если вы откажетесь от своего заявления, которое мы в самом начале этого процесса запротоколировали, если вы отмежуетесь от противозаконных действий органов государственной безопасности, если вы нам скажете, что были обмануты и вашим доверием воспользовался этот ваш таинственный полковник Калина...
По мере того как судья говорил, Земан с облегчением обнаруживал, что ситуация, в которой он оказался, благодаря вмешательству Чадека и прокурора все же изменилась к лучшему и что он чудом избавился от этой удушающей тошноты, страха, депрессии и тяжести, которая навалилась на него в этом зале суда. Он это чувствовал, но, к своему удивлению, услышал свой собственный голос, который упрямо повторяет:
— Нет!.. Никогда! Есть только один Корпус национальной безопасности, и я его представитель. Что делал Калина, то делал и я, делал по убеждению, сознательно, с радостью, потому что я не знал более честного человека, чем полковник Калина!
В зале суда снова поднялся гвалт. Судья бесновался:
— Так вы, значит, добровольно признаетесь? Вы добровольно причисляете себя к этой организации, которая на протяжении многих лет преступно владела государством?
Земан, однако, решил не уступать. Он был хладнокровен и тверд, когда бросил в лицо судье и всему этому фантасмагорическому залу суда:
— Я знаю только один лозунг, пан председатель, которым мы, сотрудники Корпуса национальной безопасности, руководствовались всегда! Этим лозунгом была счастливая, безопасная жизнь всех людей нашей страны. Родине и ее народу мы более двадцати лет верно служили, за нее боролись и умирали! — Сказав это, Земан повернулся и пошел к выходу.
Судья взвизгнул за его спиной:
— Куда вы идете? Процесс же еще не закончился!
Но Земан уже обрел спокойствие, силу и чувство достоинства. Ему хотелось выкрикнуть: «Плевать я хотел на этот ваш процесс!» Но вместо этого он спокойно, без особых эмоций сказал:
— Мне здесь больше нечего делать!
Зал суда превратился в ревущий котел, а судья — в беспомощного, нудного карлика, который напоминал скорее комнатного песика, одетого вместо собачьей попонки в тогу. Процесс вышел из-под его контроля, и он, бешено звоня в колокольчик, срывающимся, осипшим голосом безуспешно пытался перекричать рев зала:
— Я прерываю судебное разбирательство!.. Нет! Я откладываю судебное разбирательство!.. Слышите? Уходите! Вон!.. Откладываю!!!
Земана в коридоре уже ждали притихшие и взволнованные мать, Бланка и Лидушка. Он подошел к ним и тихо проговорил, как бы извиняясь за то, что их всех теперь ожидает:
— Простите меня... Иначе я не мог.
Но они не сердились. Мать сжала руку сына и растроганно сказала:
— Молодец, Гонзик!
Лидушка с детской непосредственностью обняла его, поцеловала в щеку и всхлипнула:
— Я горжусь тобой, папа!
А Бланка без слов взяла его под руку и повела. Из зала суда выскочил побледневший прокурор Стрейчек и бросился за ними по коридору.
— Что ты наделал, Гонза? — причитал он. — Ты с ума сошел? Ведь мы уже почти выиграли... Этим ты себя уничтожил...
Земан, окруженный тремя женщинами — самыми близкими ему людьми, в простой человеческой отваге и любви которых он обрел теперь еще большую уверенность и силу, остановился.
— Нет, это начало, — спокойно ответил он Стрейчеку. — Теперь я понимаю нашего друга Житного... Знаешь Галаса?
И выражение его лица, когда он вышел из здания суда в будни пражских улиц, немного опьяневших от солнца и этой сумасшедшей весны, было опять решительным и спокойным.
17 апреля 1969 года майор Ян Земан снова стал начальником пражского уголовного розыска.
СОДЕРЖАНИЕ
Р.Шулиг. От расплаты не уйти. Повесть. Перевод Ф.П.Петрова…3
И.Прохазка. Рассказы…87
«Охота на лис». Перевод В.А.Стерлигова…88
Убийца скрывается в поле. Перевод В.А.Стерлигова…136
Конец одинокого стрелка. Перевод В.А.Стерлигова…187
«Белые линии». Перевод Е.Я.Павлова…241
Клоуны. Перевод Е.Я.Павлова…286
Уголовное дело майора Земана. Перевод Е.Я.Павлова…336