— А помнишь, как Блага когда-то хотел выбросить мой, как он говорил, «радиохлам» из караулки под предлогом, что хранить его там не положено? — смеялся Бартик.
— Ну, теперь «радиохлам» входит в круг твоих служебных обязанностей. Ты своего добился, Лойза.
— А ты что, не добился? Я слышал, что после Павласека принимаешь под начало пражский уголовный розыск. Это так?
Земан только махнул рукой:
— Разговоры! Пока что еду вместо него в Берлин на симпозиум криминалистов.
— Видишь, ты едешь в Берлин, а мне нельзя, — с веселой гордостью сказал Бартик. — Знаешь, что это за приборы? У меня здесь вся Германия, ГДР и Западная, оба Берлина со всеми их сложными проблемами, Москва, Варшава, Париж, Лондон, Рим, Нью-Йорк — короче, весь мир. Как нервы сбегаются ко мне сюда горячие линий, сообщения телетайпов и радиосигналы, здесь я чувствую напряженность всей планеты...
— Ты всегда был больше поэт, чем полицейский, Лойзик, — засмеялся Земан.
В этот момент Бартика позвала одна из радисток:
— Товарищ поручик! Позывные шифра «Стардуст»... Отозвался...
Бартик тут же забыл о Земане и бросился к радистке.
Земан покидал центр в одиночестве, с улыбкой думая: «Эти технари вроде Лойзика все слегка тронутые... Но это прекрасно!»
Начальник одного из управлений государственной безопасности полковник Калина и его заместитель майор Житный были по-настоящему взволнованы радиограммой, которую им принес поручик Бартик.
— Итак, еще раз, товарищ поручик, — строго проговорил Калина. — Вы правильно прочитали шифровку?
— Были сильные помехи, временами сигнал пропадал, но за то, что мы поймали, ручаюсь... Вот что получилось из обрывков... — И он прочитал: — «Стардуст»... требует безотлагательно личной встречи... в условленное время... и в условленном месте... по делу «Белые линии».
Житный нетерпеливо вставил:
— Опять «Белые линии»... Подобные сообщения мы получили от наших людей из Брюсселя, Женевы, Бонна и Нью-Йорка...
— Но до сих пор нам неизвестно, что за этим скрывается, — сказал с заметным беспокойством и раздражением Калина. — Мы знаем только пароль. Противник готовит какой-то новый удар, а мы лишь беспомощно топчемся вокруг да около и ждем, откуда этот удар последует. Почему мы до сих пор не знаем, что означает акция «Белые линии»?
— Возможно, именно тут ключ к разгадке, — сказал Житный и взял у Бартика радиограмму.
— Или ловушка. «Стардуст» до сих пор вел себя весьма осторожно. Принципиально уклонялся от личных контактов, поддерживал с нами связь только по радио и посредством тайников. Поэтому я скептически отношусь к этой радиограмме. Что, если «Стардуста» раскрыли? Тогда это пахнет западней. Я пошлю туда парня на верную смерть. Кто возьмет на свою совесть такое?
Житный хорошо знал Калину, прекрасно понимал его отеческую заботу и тем не менее тихо, но настойчиво произнес:
— И все же нам придется рискнуть, товарищ полковник!
— Это я и сам знаю! — отрезал Калина. — Только кого выбрать, посоветуй. Кого мне сейчас вызвать и передать без проверки рискованную путевку на «случайную» автомобильную аварию, шальную пулю в голову или «случайную потасовку» с ножом в почках? Кого?
Полковник был раздражен и срывался на крик. Однако Житный знал, что причина не в служебном положении полковника и не в его беспомощности. Он уже наверняка имел какое-то решение и этим криком лишь утверждался в своей правоте. Калину отличали чутье прирожденного разведчика и исключительная логика. Однако он неохотно посылал своих людей на рискованные дела. В этом случае ему требовалось покричать, поссориться с Житным, чтобы наконец поступить так, как решил сделать сам. И поскольку оба располагали аналогичной информацией, великолепно понимали друг друга и рассуждали в одном ключе, Житный первым взял решающее слово:
— У нас на той стороне Ирка Градец. Возвращается он домой завтра самолетом из Копенгагена через Берлин. Свое задание он уже выполнил, ну и с таким поручением, думаю, справится, это опытный разведчик. По известным причинам, это задание представляет для него интерес...
Калина невольно улыбнулся: удивительно, как точно этот Житный угадал его намерения.
— Ирка — хорошая кандидатура, майор. Но все дело в том, каким образом сообщить ему об этом в Берлине. По телетайпу? По радио? Шифровкой? Когда речь идет о человеческой жизни, я не доверяю ничему!