Судья играл с ним как кошка с мышью, и Земан уже давно видел в нем не карлика, а великана, злого и язвительного. Судья распорядился:
— Пригласите свидетеля Павла Данеша!
Павел Данеш вошел в зал и встал на место Земана, а Ян сел в стороне, побледневший, уставший от только что перенесенного напряжения. По его лбу и щекам катился пот.
Судья обратился к Данешу:
— Имя, фамилия, год рождения, место жительства, род занятий?
— Павел Данеш, 1939-й, Старе-Место, улица Гавлова, 15, поэт.
Судья одним духом протараторил необходимые в данной случае дежурные фразы:
— Можете отказаться от дачи показания, если вы считаете, что ваши показания повлекут за собой преследование в уголовном порядке вас или кого-то из ваших близких. Ложные показания караются по закону. У вас есть возражения относительно состава суда?
— Нет.
— Здесь, в сопутствующих этому процессу документах, у нас имеется резолюция, в которой многие жители Планице выступили за полную реабилитацию своего священника. Вы собирали подписи под этой резолюцией?
— Да, пан председатель!
— Для чего вы это делали?
— Мы, поэты и писатели, пан председатель, — заговорил с пафосом Данеш, — всегда были совестью этого народа. Мы считаем своей святой обязанностью бороться за чистоту эпохи, в которой живем, за чистоту морали, права, за свободу мышления своего народа, за его освобождение от диктатуры единственной идеологии, за право каждого человека свободно решить, куда он хочет идти и какую веру хочет исповедовать!
Многоголовая гидра в зале суда начала аплодировать, топать, восторженно и одобрительно скандировать.
Судья звонил в колокольчик, старался перекричать шум:
— Успокойтесь, или я прикажу очистить зал! Это судебное разбирательство, а не театр! Успокойтесь!
Зал снова утих, и судья обратился к Данешу:
— Только поэтому?
Данеш театральным жестом указал на священника:
— Мне было жаль этого невинного человека. Я хотел именно этими действиями в его защиту отблагодарить других за то, что они сделали для меня.
— Объясните то, что вы сказали, пан свидетель.
И здесь Данеш смог наконец продемонстрировать Земану, почему именно он пришел сюда в качестве свидетеля.
— Пан майор, — показал он на Земана, — по приказу полковника Калины арестовал меня в прошлом году и несколько дней незаконно, без санкции прокурора держал под арестом.
— За что вы были арестованы?
— За выступление о свободе искусства. Это всем известно.
Об этом писала вся мировая пресса.
— А почему вас все же отпустили?
— Под давлением всего нашего культурного фронта. Сейчас, слава богу, не пятидесятые годы. Тогда бы я получил, даже если бы не сделал ничего противозаконного, пожизненное заключение, как этот священник. Но мне и этого достаточно. Я узнал, что такое чехословацкий уголовный розыск и кем являются те, кто начиная с пятидесятых годов осуществляет свою незаконную деятельность... — Он указал пальцем на Земана. — Да, это они, Земаны, Калины и Житные, думают, что террором пи страхом они сломят этот народ, чтобы он забыл их злодеяния в пятидесятых годах, как, например, в Планице.
Зал суда взорвался бурными аплодисментами. Земан встал со своего стула мертвенно-бледный, задыхающийся и потрясенный этим враждебным ревом. Теперь он уже понимал прокурора Стрейчека, который грустно и беспомощно смотрел на него со своего места и своим хмурым, отрешенным молчанием как бы снова говорил: «Наступило время странных судов, Гонза... Это трудные уголовные дела с трупами в конце. Да-да, в конце этих судов бывает смерть... В конце концов ты обессилеешь и перестанешь бороться... А потом на тебя навалится страшная усталость, депрессия, тоска... и ты застрелишься...»
Вдруг Земан стал осознавать, что смертельная усталость действительно наваливается на него...
Судья любезно поблагодарил Данеша и с победоносным видом обратился к Земану:
— Вы слышали? Как нам теперь верить тому, что вы перед этим утверждали, пан майор? Как видно, о законности и о ее соблюдении вы не очень-то заботились ни тогда, ни сейчас!
Земан молчал. У него не было сил что-либо на это сказать, в висках болезненно пульсировала кровь, в ушах шумело. Он был на грани обморока, к горлу подкатывала тошнота.
В эту минуту за столом присяжных заседателей поднялся инженер Чадек и обратился к судье:
— Могу я взять слово, пан председатель?
— Разумеется, каждый имеет такое право!
Чадек заговорил тихим, ровным голосом:
— Я думаю, что далеко не все правда, что говорилось здесь о Яне Земане. У меня нет оснований его защищать, он меня действительно в сорок восьмом году арестовал. Но я должен заявить, что со мной он всегда обращался корректно и пристойно. А арестовал он меня тогда обоснованно. Я бежал из республики в группе вооруженных агентов, которые стреляли... Думаю, что Земан честный человек... И не забывайте: он не просто сотрудник государственной безопасности — он криминалист!