Калина, придя туда в тот вечер, почувствовал себя чужаком в этом обособленном обществе. Он встал в стороне в своем старом пальто, со шляпой в руке. Никто не обращал на него внимания, никто не предложил ему присесть, официанты не осведомились, что он желает.
Наконец он увидел Неблехову. Она сидела в компании у стойки бара с сигаретой в руке и стаканом вина перед собой и оживленно беседовала с каким-то мужчиной в джинсах и белом свитере.
Калина подошел поближе и тихо обратился к ней:
— Добрый вечер, пани редактор!
Увлеченная дискуссией, она даже не обернулась к нему. По тому, с какой скромностью обратился к ней Калина, Неблехова решила, что это какой-нибудь зритель, корреспондент или рядовой сотрудник, который пришел о чем-то просить. Одним словом, будничные дела, сплошная тоска! Давая понять, что у нее нет желания с ним говорить, она холодно бросила через плечо:
— Добрый вечер! — и больше не обращала на него внимания.
Калина, однако, уходить не собирался.
— Я не знаю, помните ли вы еще меня. Мы с вами встречались в прошлом году в поэтическом кафе при весьма необычных обстоятельствах.
На Неблехову его слова нагнали скуку, и она постаралась поскорее от него избавиться, как от надоедливой мухи:
— Нет. Не узнаю вас. Вам что-нибудь от меня угодно?
Калина со спокойной решительностью в голосе ответил:
— Да. Угодно!
Неблехова, продолжая беседу со своим приятелем, как бы мимоходом спросила:
— А что именно?
— Только что обо мне вы рассказывали по телевидению.
Только теперь Неблехова резко повернулась к Калине:
— Кто вы?
В ее глазах он увидел заинтересованность и настороженность. Калина показал ей служебное удостоверение:
— Полковник Калина из государственной безопасности.
У нее перехватило дыхание. Несколько мгновений она испуганно смотрела на него, потом истеричным голосом вскрикнула:
— Вы пришли меня арестовать?
И сразу же возле стойки и у столиков воцарилась тишина. Собеседник Неблеховой обернулся, и Калина узнал в нем поэта Данеша.
Спокойно улыбнувшись, Калина, не повышая голоса, сказал:
— Нет. Чего вы испугались? Ведь сегодня вы не побоялись публично выступить в телепередаче?
Неблехова, еще не опомнившаяся от испуга, со злобой продолжала выкрикивать:
— Что вам нужно? Вы угрожаете мне? Пугаете?
Калина ответил спокойно, не обращая внимания на ее истерические выпады:
— Я пришел вам кое-что предложить.
Неблехова наконец поняла, что непосредственная опасность ей не грозит, и даже стала иронизировать:
— Что же? Постоянную визу для выезда на Запад, если буду молчать о таких вещах? Хорошо оплачиваемое место осведомителя? Или непосредственно деньги?
Калина, однако, твердо сказал:
— Нет. Свидетельство!
— О чем?
— О правде. Вы ищете правду, не так ли?
— Какую правду?
— О пятидесятых годах. Дайте мне возможность, и я ее людям скажу.
Этого Неблехова не ожидала и тут явно растерялась,
— Вы действительно осмелились бы выступить?
— Да. Осмелился бы!
У Неблеховой затряслись пальцы с сигаретой, она не знала, куда девать глаза, начала юлить:
— Но это не так просто...
— Почему?
— Это слишком ответственно... принципиально... то, что вы предлагаете. Это не в моей компетенции!
Калина спокойно спросил:
— А кто вам дал разрешение провести сегодняшнюю передачу?
Неблехова оказалась припертой к стене и замолчала. Калина продолжал:
— Посмотрите, сегодня вы предоставили слово священнику из Планице и профессору Голы. Теперь хочу слово взять я. Вы за демократию, хорошо, я — тоже. Ведь эта демократия одинакова для всех.
Неблехова растерянно промямлила:
— Я должна обсудить вопрос с руководством редакции,
Калина с твердой решимостью сказал:
— Хорошо, обсудите! До свидания, до завтра!
Неблехова ужаснулась:
— Подождите, как это? Уже завтра?
— Да, завтра вечером я приду к вам. В завтрашней телевизионной программе новостей или после нее, в беседе с вами, я поговорю о том, что вы сегодня сказали людям. Отвечу вам откровенно и правдиво на все ваши вопросы. Идет?