Чадеки жили теперь в старом многоквартирном доме в Жижковском районе Праги на Есениовой улице. После неудачной попытки побега в феврале на Запад они, разумеется, не могли остаться в пограничном районе и переселились сюда, в Прагу. Чадек работал подручным рабочим на одной из пражских фабрик, а пани Инка, некогда сияющая красавица, которая верховодила на балах в приграничном городке, разочарованная и увядающая, работала продавщицей в кондитерской на Угольном рынке.
В тот мартовский вечер, уставшая после долгой дневной смены, она возвращалась домой. Был обычный серый будничный день, к каким она уже привыкла. Пройдя после работы но такому же серому проезду, Инка вошла в подъезд и стала подниматься по стоптанным ступенькам темной лестницы к себе в квартиру. Что ее могло здесь ожидать кроме грязных облупившихся стен коридоров, шума семейных ссор, проникавшего через двери запаха капусты, свинины да дешевого гуляша?
Но вдруг по ее телу пробежали мурашки. Песня, боже, та песня!.. «Прощальный вальс»... У Инки неожиданно пропала решимость идти дальше, она остановилась в ожидании, готовая в любой момент убежать. Но нет, уже поздно!
Одна из теней оторвалась от других теней лестницы и приняла форму мужской фигуры.
— Спаси меня господи! — выдохнула Инка и перекрестилась. Она таращила глаза на мужчину, не в силах тронуться с места. У нее было такое ощущение, что ее коснулась смерть, что тот, кто неожиданно предстал перед ней, пришел откуда-то из загробного мира и от этого ей, видно, не уйти. Глядя на него в течение нескольких секунд, она вспомнила тот шумный февральский бал и первые слова, которые они тогда сказали друг другу:
«Знаете, как я сейчас себя чувствую?»
«Так же, как и я, — прекрасно!»
«Нет... мне грустно!»
«Почему? Вам со мной нехорошо?»
«В голову лезут воспоминания...»
«О ком?»
«Вернее, о чем...»
Тут мысли о прошлом оборвались. Они вновь стояли вдвоем — теперь уже в обшарпанном доме в Жижковском районе Праги. Инка с трудом, все еще не придя в себя от испуга, произнесла:
— Вы... вернулись?
— Да, я вернулся. Я должен был увидеть тебя хотя бы еще раз!
— Ну и что, зрелище, наверное, не из приятных? — сказала Инка с горечью, стыдясь своего внешнего вида.
— Почему? — мягко произнес Блага. — Оба мы за эти десять лет постарели, причем я наверняка больше вас.
Ей приятно было слышать эти слова, хотя она знала, что он лжет. Блага и теперь, хотя был заросший, грязный и помятый, все равно выглядел крепким и представительным мужчиной. А она?
Он неожиданно притянул ее к себе:
— А ты все такая же женственная... притягательная... особенная...
Однако Инка безошибочно определила наигранность этой лести и задала вопрос по существу:
— Чего вы хотите? — При этом она пыталась высвободиться из его объятий. — Пустите меня! Не сходите с ума... Нас могут здесь увидеть. И Риша еще дома...
Он отпустил ее, иронически усмехнувшись:
— Может быть, он будет рад снова увидеть меня? Не пригласишь меня к себе?
Желая побыстрее закончить этот разговор на лестничной площадке, она поспешно бросила:
— Пойдемте!
Через минуту он уже сидел у них в квартире и жадно пил кофе, который подала ему Инка. Временами он хрипло кашлял и после этого долго не мог отдышаться. Инка удрученно оглянулась на мужа, сидевшего с мрачным видом напротив них, потом сочувственно прикоснулась к руке Благи:
— Вы, наверное, простужены, Павел?
Он засмеялся:
— Вы думаете, что это была прогулка? За Дечином, где я выбрался из буксира, было столько полицейских и солдат, что я вынужден был целый день просидеть в воде, дожидаясь темноты.
Чадек не очень дружелюбно спросил:
— Так почему же вы отправились сюда? На черта вам это сдалось?
— Солдат не выбирает, идти ему куда-то или не идти, мой милый... И потом, я действительно хотел вас видеть. В тот раз, в феврале сорок восьмого, у нас даже не было времени попрощаться по-человечески, договориться, что делать дальше.
Упоминание о той горькой минуте было явно некстати. Инка с Чадеком переглянулись, потом Инка отважилась проронить:
— Мы теперь уже живем иначе, Павел.
— Как?
— Тихо. Спокойно... Риша отсидел свои три года... я его ждала... И с тех пор...
Блага понял, что они боятся, и потому насмешливо бросил им прямо в лицо:
— Так, значит, вы сдались?