Осано нигде не видно. Спрашиваю о нем у Луизы, та говорит, что он за сценой, проверяет платья. И когда мы проскальзываем туда, я сразу вижу его. Он целиком поглощен платьями — никакой лихорадочной суеты, о которой говорила Луиза, рассказывая, как Осано переживает по поводу света и музыки или пытается сам поменять что-то в хореографии.
Хоть Фрэд и выдал мне пропуск-вездеход, пользоваться им я не решаюсь. За сцену я хотел попасть атмосферы ради — чтобы представить, как бы я тут управлялся, будь это моя коллекция. Наверняка не лучше, чем Осано. Да и к Биби надо бы держаться поближе, я что-то не очень понимаю, как ей удастся дотянуть до конца шоу. В то же время я не хочу никому мешать. Скоро я уже слоняюсь по краю одежной зоны. Вижу Аманду, голую — только ремень на поясе, разговаривающую с одной из служащих Осано. У них какой-то технический спор, Аманда то и дело показывает на платье, висящее на стойке третьим. Прочитать на таком расстоянии по губам я ничего не могу, но Аманде явно что-то не нравится — и все, похоже, спешат ее успокоить. Становится ясно, что Аманда звезда этого шоу. Другие модели по очереди подсаживаются к парикмахерам и гримерам. На парижском показе я никогда еще не бывал, но даже на показах поскромнее — в колледже или на прошлогоднем лондонском, где выступала Луиза, самое сильное впечатление на меня неизменно производили гримерные столы. Быстро менять наряды не так уж и трудно. А вот когда видишь, с какой скоростью приходится работать гримерам, начинаешь по-настоящему ценить и их как художников, и усилия, которые необходимо приложить, чтобы стать одним из них. Биби сидит за крайним из череды гримерных столов, все еще в халате, который я нашел для нее в гардеробной Аманды. Гримерша говорит что-то, не закрывая рта, однако взгляд Биби остается пустым. Хотя, возможно, она вслушивается в наставления гримерши.
Прямо передо мной проходит, чтобы взять бутылку шампанского, Луиза. Голая. Впрочем, судя по виду ее, чувствует она себя уютно — с бутылкой и высоким бокалом.
Повернувшись на оцепенелых ногах, я замираю на плиточном полу. Я ощущаю беспомощность; непонятно, какого черта я тут торчу. Может, пойти посмотреть, не появился ли Стэн, не пристает ли к кому, не подрался ли с официантами? Я было уж и пошел, но, оглянувшись, встретился взглядом с Биби, и она, махнув рукой, подозвала меня. Волосы ей подвили, плотно уложив на затылке, а спереди побрызгали лаком, так что они встали торчком наподобие двух асимметричных крыльев летучей мыши. Подведенные глаза испуганны.
Заметив, как я на нее смотрю, Биби говорит:
— Тебе же хотелось увидеть все изнутри.
— Как ты?
— Не принесешь мне воды со льдом?
Я говорю «конечно». Иду к кухонной двери, намереваясь поймать официанта, но не успеваю, — один как раз захлопывает ее за собой. И я решаю войти внутрь. Поваров не видать — еда приготовлена, теперь нужны лишь официанты, чтобы ее подавать. Тут я все-таки замечаю у раковины повара и, подойдя к нему, прошу дать мне стакан воды. Он, пожав плечами, отходит.
На серебряном подносе стоят наполненные персикового цвета жидкостью высокие бокалы. Поскольку чистых стаканов вокруг не видно, беру один из этих, выливаю жидкость и ополаскиваю. Осталось найти лед. На задах кухни, невдалеке от служебного лифта, рядком выстроились холодильники. И только добравшись до них, я замечаю охранника.
— Où vas-tu?[10]
Ну точно, охранник. У него странный акцент, «в» звучит почти как «б». Наверное, родом он не из Франции, хотя откуда именно, я бы сказать не взялся. Ни дать ни взять классический малый из службы безопасности, собранный на построенном инопланетянами заводе, производящем таких, как он. Черная куртка авиатора делает охранника неприметным в тени, из которой его серо-бурая физиономия надвигается на меня, как некое существо в стереоскопическом фильме. Весит он килограммов девяносто — сто, нос сломан, и, возможно, не раз.