Я говорю Фрэду, что мой друг, Стэн, пришелся бы ему по душе.
Мы решаем пройтись до виллы пешком — это всего мили две; девушки уже укатили вперед на «рейндж-ровере». Фрэд идет не спеша, широко расставляя ноги, чтобы не подскользнуться на негусто посыпанной солью просеке. Идти с ним мне приятно, но я предпочел бы, чтобы он немного поторопился. Я начинаю мерзнуть, а он одет куда теплее меня — в пальто, в перчатках.
— Как твой приятель? — спрашивает он. — Его выпустили?
Ну, уж это-то Фрэду лучше знать. Он же следит за развитием дела — из-за страховки. Сообщаю, что Стэн уже вернулся в Лондон, в колледж. На прошлой неделе я пару раз разговаривал с ним. Правда, с тех пор я посадил батарейку его мобильника, так что он больше не может звонить мне и меня укорять. Да ему и не пришлось особенно стараться, чтобы я почувствовал себя виноватым в его аресте. Мне следовало дождаться его в институте. Однако и в этом случае мы могли бы разминуться. Судя по всему, Стэн, прежде чем заблудиться в коридорах, вошел в здание через задний ход. Оправдывался он тем, что не знал, на каком этаже находится кровельная терраса. Я спросил его — а на каком она обычно находится? Поинтересовался я и временем происшествия. Поскольку у меня такое ощущение, что все это было после показа, даром что начали мы его с большим опозданием.
Стэн пообещал мне только одно — матери наши о случившемся в Париже ничего не узнают. Моя и так уж обеспокоена тем, что я прогуливаю колледж. Это несмотря на то, что винить во всем ей следовало бы Луизу, которая меня сюда затащила. При каждом нашем разговоре я порываюсь позвать сестру к телефону, но мама говорить с ней не хочет.
Фрэд выслушивает меня. Он не понимает только одного:
— Почему твой друг, когда его арестовали, тащил одежду на голове?
— По-твоему, это не забавно?
Фрэд морщится, задумываясь, фары проезжающих мимо машин заливают его лицо оранжевым светом.
— Может, и забавно. Хотя, если бы он еще пел при этом…
И запевает сам, без слов — «бом, бом, бом» — безумную народную мелодию, ускоряющуюся с каждым повтором. Он еще и приплясывает между колеями, оставленными в снегу машинами, и наплечная сумка ритмично похлопывает его по бедрам.
— Не думаю, чтобы Стэн это спел, — говорю я.
— Как знать. Мелодия популярная.
— На свадьбах мафии.
— А, так вот где я ее слышал. — Фрэд хлопает себя по лбу. — Начало «Крестного отца», правильно?
Мы срезаем путь по лесу, направляясь прямиком к светящимся за деревьями огням виллы. Фрэд подбирает крепкую палку, колотит ею по стволам попадающихся навстречу елей, осыпая меня снегом. Я ухитряюсь оставаться сухим, замедляя ход и припускаясь бежать между ударами.
Удалившись от Фрэда на безопасное расстояние, я спрашиваю:
— Что ты сделал с пистолетом?
— А как по-твоему, что? Передал властям? — Он отбрасывает палку и бьет перчаткой о перчатку, стряхивая с них снег. — Полиции это, пожалуй, понравилось бы, особенно сразу после ограбления.
Да уж, вопросов к Фрэду у нее, верно, прибавилось бы.
— Так он еще у тебя? — спрашиваю я.
— У меня. — Фрэд снимает с плеча сумку и вытаскивает пухлый конверт. Окна зимнего сада Осано дают достаточно света, чтобы я смог разглядеть пистолет.
— Как же ты протащил его через службу безопасности аэропорта?
— Он был в багаже. Я про него забыл, а те его не обнаружили.
Я вспоминаю, как осторожно вел себя Фрэд на швейцарской таможне, как настаивал, что займется всем сам. Не верю я, что он забыл о пистолете. Сую руку в конверт, касаюсь пистолета, вспоминая, каким он мне показался тяжелым. Чем дольше я таскал его с собой, тем тяжелее он становился.
— Ты когда-нибудь из пистолета стрелял? — спрашивает Фрэд.
Никогда. Я качаю головой.
— Ну так попробуй.
Мне кажется, не стоит. Но Фрэд говорит:
— Да почему же нет? Мы за городом, никто не узнает.
Я вытаскиваю пистолет из конверта. Затем достаю обойму. Она аккуратно встает на место, как ей и положено, совсем как в кино.
Смотрю за деревья. В зимнем саду движутся люди, и хоть отсюда их не разглядеть, я знаю, это Осано, Биби и Луиза.
Я поднимаю ствол вверх.
— А куда стрелять?
— Не в меня и не в сторону дома. Весь остальной лес в твоем распоряжении.
Я целюсь в ближайшее дерево. Но тут же думаю, что оно, пожалуй, слишком близко — вдруг пуля отрикошетит в нас. Слегка подогнув колени, беру на мушку другой ствол, подальше. Пистолет слишком тяжел. Я меняю позу и берусь за рукоять обеими руками.