— Как делишки, братец?
Тон у нее неприветливый, она иногда бывает свиньей, сама того не желая.
Я качаю головой. А то она не знает, каковы мои делишки. Ей не нужно заглядывать мне в глаза, чтобы это понять.
Аманда хохочет снова.
— Вечно неразлучные брат и сестра, — произносит она.
— Это еще что? — настораживаясь, спрашиваю я. Луиза только отмахивается.
Перевожу взгляд на Биби, я знаю, она-то мне все скажет. Уводя меня к официантам, Биби говорит:
— Дурацкая шуточка Аманды. Она всем рассказывает, будто застукала вас с Луизой в постели.
— Что?
— Плюнь. У Аманды язык без костей, и от романа с Луизой лучше она не стала.
— Но нельзя же говорить такие вещи. Ты заткнула ей рот?
— Это всего лишь шутка. — Биби выглядит такой виноватой. И испуганной тоже. Она понимает, как сильно я разозлился. — Ну перестань, Джейми. Луиза только посмеялась в ответ. И теперь, раз о ней пошли разговоры, она получит гораздо больше работы. Она фантастически выступила вчера у Дольче и Габбана.
13
Биби выбегает за мной из отеля, бежит, стараясь нагнать, по пьяцца делла Репубблика, но я не останавливаюсь. И не оглядываюсь, даже когда она окликает меня. Эта минута разрушит наши отношения, и я не возьмусь с уверенностью сказать, прикидываюсь я или мое поведение имеет реальные основания. Да оно и не важно. Я не могу больше каждую ночь возвращаться в ее номер, лежать, глядя в сводчатый потолок, в постели, слишком вялый, чтобы отзываться на ее смех, с пальцами слишком скованными для ласк. И я перестаю видеться с нею. Или она со мной, потому что я присутствую на четырех показах, в которых она выходит на подиум. В четверг я еду в Милан на шоу «Прада» и «Библос», потом в воскресенье, когда все перебираются, чтобы подготовиться к нашему шоу, из ателье в выставочный центр «Фиера», я вижу ее на показах Роберто Кавалли и Антонио Берарди. В трех из этих показов участвует и Луиза, по два раза выходящая на подиум. На шоу Кавалли она сидит в публике, и мы встречаемся на движущейся дорожке, развозящей людей по гигантскому выставочному зданию.
Не отрывая глаз от длинной вереницы людей, стоящих впереди нас, она спрашивает:
— Ты почему не отвечаешь на звонки Биби?
— Ты знаешь почему.
Долгое время она молчит. Мы стоим плечом к плечу. Идти нам некуда, надо ждать, пока не кончится дорожка. Наконец сестра произносит:
— Так уж случилось, Джейми.
— С другими этого не случается. Мы что, не такие, как все?
— Продукты изгаженного детства.
— Да не было наше детство изгаженным. И близко к тому не лежало. — А если и лежало, я все равно не понимаю, как это может нас оправдать. Когда я рассказываю о нем кому-нибудь, получается сплошная идиллия. Но Луиза всего лишь пожимает плечами:
— Мне оно не нравилось.
— Это не одно и то же. — Я наконец поворачиваюсь к ней и говорю шипящим от гнева голосом. Но мы уже достигли конца дорожки и должны сделать четыре шага, чтобы попасть на следующую. Почему-то, когда идешь в толпе, настоящего спора не получается. Я теряю нить разговора и подхватываю ее, лишь снова ступив на дорожку:
— Дело не в Корнуолле. Тебе просто не нравилось быть ребенком.
— Ладно. Это тоже не объяснение. Просто скажи себе: ДВСНИ.
— Что?
— Дислокация в счет не идет.
Когда мы оказываемся у нового пропускного барьера и у нас проверяют пригласительные билеты, я, еще перед последним эскалатором, намеренно позволяю оттеснить себя от Луизы и теряю ее из виду. В итоге, сижу в зале один.
Что касается «дислокации Луизы», о ней мне известно все. Помимо показов «Прада» и «Библос», она выступила в основном шоу Дольче и Габбана и у Эмпорио Армани. Когда я встретил ее на показе Кавалли, она как раз направлялась в «Фенди» для примерки у Карла Лагерфельда. У нас так много работы с нашей коллекцией, а ателье находится так далеко от города, что большинство этих показов я пропускаю. Впрочем, когда нам присылают приглашения на показы, мы распределяем их между собой, и это позволяет каждому из нас хоть что-то да увидеть. Уже установилось общее мнение — и не только в британской прессе, — что в Нью-Йорке было скучновато, а в Лондоне чуть получше. Мы сами — часть Милана, и потому нам трудно сказать, действительно ли здесь происходит нечто интересное или нам просто пыль пускают в глаза. На показах и приемах только и разговоров о том, что может оказаться превосходным, на что стоит взглянуть, а на что — ни в коем случае. Погода улучшилась, уже начался Миланский карнавал: по улицам слоняются люди на ходулях, их огромные, красочные тюрбаны и шляпы плывут над головами прохожих. Кажется, будто весь город охвачен праздничным настроением. Работающие в ателье Осано женщины приносят это настроение с собой, и, хоть я ни на каких приемах не бываю, слухи мимо меня не проходят. В прессе начинаются разговоры насчет того, что общим для всех дизайнеров стал стиль Лолиты. Именно такую характеристику дает пресса, хотя утверждение это справедливо в отношении далеко не всех, да и то лишь отчасти: девчоночьи пальтишки, несколько трапециевидных платьев, заканчивающихся на уровне бедер, вот, почитай, и все проявления кукольной темы. Один дизайнер продемонстрировал некое подобие передников, другой — своего рода матросский костюмчик. Я вовсе не уверен, что все это сделает в Милане погоду: по-моему, это просто пена, разрозненные попытки возбудить внимание к своим коллекциям. К нашему времени стиль Лолиты уже несколько приелся: куда ни плюнь, везде он — начиная с поп-звездочек подросткового возраста и кончая долговязыми ножками еще не созревших девчонок на обложке каждой второй книги. Возможно, образ Лолиты — это образ начала двадцать первого века, свидетельство надругательства или заботы, ностальгии или эмоциональной честности — в зависимости оттого, кто и как пишет тексты песен или напускает на себя показное стремление переспать с такой вот девчушкой.