- Он в город уехал, - равнодушно ответила Валя.
- Валюша, вы у него серого костюма не видали? - Жемчужный понимал всю нелепость вопроса, однако ничего с собой поделать не смог: задал его - и все тут.
Но Валя сразу охладила его:
- Не видала. Он то в свитере, то в коричневом костюме, вельветовом. Еще куртка у него есть, джинсовая. Вот и все, пожалуй...
Нет так нет. Жемчужный поймал невольную улыбку Рыжова, отвернулся, спросил сердито:
- Вы с ним не ссоритесь?
- Да мы и общаемся мало. А вообще он вежливый, неназойливый. Только... - она помялась, подыскивая слово, - какой-то парфюмерный. Слова в простоте не скажет.
- Ну, ладно, - Жемчужный встал. - Мы в дом. Можно?
- Конечно, конечно...
На даче майор сразу прошел к шахматному столику.
- Играешь? - спросил он Рыжова.
- Разряда нет, но играю немножко...
Расставив шахматы, Жемчужный попросил, чтобы его не беспокоили, запер дверь и продемонстрировал Рыжову оставленную на доске позицию.
Он долго сидел над доской, потом сыграл сначала один вариант, затем другой, третий. Нелепость положения была совершенно очевидна. За пешку, проведенную в ферзя, черные получали минимум ладью, а там разгром неминуем. Сопротивление профессора в этом положении казалось глупым. Разобравшись как следует в партии, Жемчужный еще более укрепился в своем предположении, что так профессор играть не мог.
Тем не менее он играл. Следы его пальцев, трубка и пепел подтверждали это.
- Парамонов считает, что профессор зевнул, - сказал Рыжов. - В таком преклонном возрасте это возможно.
Жемчужный пожал плечами:
- Такие игроки, как Сизов и профессор, зевнув ферзя, тотчас же прекращают игру. Или играется вариант, или новая партия. Ну-ка взгляни внимательно.
- Гляжу.
- Нет смысла?
- Нет.
- Теперь сними ферзя и пешку. Черные, конечно.
- Снял.
- Смотри внимательно.
Рыжов долго смотрел на доску. Жемчужный молчал.
- Теперь белые как будто выигрывают. Или ничья... - недоуменно проговорил Рыжов.
- Обязательно выигрывают! - подсказал Жемчужный. - Белые начинают и выигрывают.
- Начинают и выигрывают, - машинально повторил Рыжов, не сводя глаз с доски. - Этюд? - вдруг оживился он.
- Обыкновенный одновариантный этюд. Я уже решил его.
- А зачем? - удивился Рыжов: он все еще не мог понять, что делает его начальник.
- Затем, что в этой партии единственное решение, - Жемчужный поставил снятые фигурки на место. - Они стояли раньше на краю стола среди других фигур, не нужных в этюде. Не было никакой игры: профессор решал этюд. Вот так. Смотри, как все получилось.
Майор сохранил позицию этюдного варианта, оставив лишние фигуры на краю стола.
- Когда пришел ночной гость, Заболотский не садился за шахматный столик, а вставал из-за него. За этим последовал разговор, содержание которого нам пока не известно. Профессор спросил гостя, почему он в перчатках. Тот мог сказать, что у него болят пальцы или что-нибудь в этом роде. В шахматы, понятно, никто играть не садился, а финал разговора известен. Вероятно, убийца толкнул столик, полуоторванная пуговица упала на пол; забрать ее с собой он не успел или не заметил этого сразу. Затем инсценировал суетню у шахматного столика, перенес туда пепельницу с окурками, чужой стакан с общего стола и поставил две упавшие шахматные фигурки в этот уголок, не думая о позиции. Он просто хотел натолкнуть нас на версию о шахматисте-убийце. Затем забрал деньги, за которыми и приехал, запер дверь изнутри, а сам выбрался в открытое окно и пролом в заборе. В калитку уйти побоялся: вдруг встретит гостей или провожающих. Ночевал у знакомых или на вокзале, а утром улетел в Ашхабад. Воскресный приезд, уже вторичный, возможен для маскировки. Или, например: позондировать вопрос о наследстве. Этому шакалу ведь тоже что-то перепадает... Правда, наследства ему еще полгода ждать - по закону, но он захотел о себе заранее заявить.
- А откуда же взялись на фигурках оттиски пальцев Сизова? - спросил Рыжов.
- Сизов говорит, что помогал профессору расставлять шахматы, но бросил, потому что получил из дому неприятное известие. Да и оттиски-то были на пяти-шести фигурках из шестнадцати... Задача решена, Рыжов.
9. ПО СВЕЖЕМУ СЛЕДУ
Остановившись в гостинице "Ашхабад", Парамонов тут же пошел по следу. След вел в уголовный розыск города, где у Парамонова уже были друзья. Шустикова в местном угрозыске знали отлично: внештатный киноактер, за границу не выезжавший, а только оклеивающий чемодан этикетками иностранных отелей, не чистый на руку игрок, раза два отсидевший за кражу и фактически живущий на средства матери.
Артистку Еленскую тоже хорошо знали в городе, и не столько как местную кинозвезду, сколько как несчастную женщину, содержавшую лодыря и пьяницу сына.
- Чем могу быть полезной? - сдержанно приветствовала она инспектора Парамонова.
- Вы знаете о судьбе вашего бывшего мужа? - спросил тот.
- Знаю. В газетах было сообщение о его преждевременной смерти. Отчего он умер?
Парамонов рассказал.
- Я приехал выяснить, не можете ли вы помочь нам в расследовании дела.
- Едва ли. С Заболотским разошлась давно и не встречалась. К нему только ездил мой сын клянчить денег.
- Для вас?
- Что вы! Он и меня до копейки обобрал.
- И вы терпели?
- Что ж поделаешь? Сын.
Парамонов отважился спросить прямо:
- Вы не считаете его повинным в смерти вашего мужа?
Без единой кровинки в лице Еленская долго молчала.
- Вообще-то, он на все способен. Только не думаю, что он докатился до такой гнусности. Деньги у мужа были?
- Три тысячи. Они исчезли.
Еленская сжала синеватые губы:
- Ничего не могу вам сказать. Способен? Да. Расследуйте, судите, наказывайте. Если виноват, слез не будет.