— Стоит подумать.
— А я все думаю о Сизове, — признался Парамонов. — И у него есть серый костюм, и он мог срезать ночью пуговицы. Даже удобнее по дороге, чтобы не тащить их к себе на дачу. А «странная» партия, как назвал ее товарищ майор, мне совсем не кажется странной. Профессор, подвыпив, вполне мог прозевать ферзя. И у тех, кто помоложе, это бывает. А защищался из упрямства, у него это упрямство в характере. Ну и сдался все-таки, хода-то он не сделал.
— Заболотский партнеру говорил «ты», — подчеркнул Жемчужный.
— Во-первых, Черенцова могла ослышаться, во-вторых — солгала.
— Зачем ей лгать? — возразил Жемчужный. — Чтобы отвести подозрение от своего сообщника? Кого же именно?
— Допустим, от Сизова: она с ним дружит. Да и обстоятельства могли сложиться так, что он после прогулки вернулся на дачу и скрылся в саду. А потом уж проник в дом с помощью Черенцовой.
Теперь не только Парамонов, но и Кутырин с любопытством глядели на Жемчужного. Но он говорил не просто убедительно — убежденно:
— Бесспорно одно: если Сизов преступник, то показания Черенцовой его не спасают. Они вообще никого не спасают — ни его, ни ее. Если она лгала, то неизвестно зачем. Да и потом, что говорит против него? Отпечатки пальцев на двух-трех фигурах? Или то, что ему были нужны деньги? А кому они не нужны? Для того чтобы поддержать больную жену, он мог пойти на грабеж и убийство? Чушь! А что еще? Что он в шахматы играет, что в этот вечер, кроме него, едва ли кто мог быть ночным партнером профессора? В этом, конечно, есть вероятность. Но… не верится, нет. На темные дела способны только темные души. Не научно сказано, но тем не менее это так.
Кутырин улыбнулся и закрыл глаза.
— Что нам известно о нем? — продолжал Жемчужный. — Прежде всего то, что профессор хорошо знал и ценил его как партнера. Он никогда не слыл мастером слесарного дела, а финка выточена именно мастером. На дачу пришел гость с оружием и с заранее обдуманной целью. Знал ли заранее о деньгах Сизов?
Жемчужный помолчал, как бы собираясь с мыслями.
— И еще: зачем ему было пользоваться проломом в заборе, когда он спокойно мог уйти через калитку? Откуда же тогда на штакетнике следы засохшей глины? И последнее: допустим, он лжет, что, вернувшись на дачу, не играл с профессором. Но подобная партия между такими игроками, как Сизов и профессор, честно говоря, меня очень смущает. Она непрофессиональна…
Кутырин искоса взглянул на него.
— Вы не можете понять, почему профессор не сдался ранее, когда выяснилось, что партия проиграна? — спросил он.
— Вот именно. Бесспорный проигрыш должен быть обнаружен раньше. Такие партии доигрывают не упрямцы, а неумеки.
— Новый гость приехал только вчера? — вдруг спросил Кутырин. — Проверено?
— Точно.
— Мой совет: проверьте в Ашхабаде, не прилетал ли он сюда неделей раньше. Это первое. Второе: есть ли связь между Кротовой и пасынком профессора? Не зря Рыжов обратил внимание на ее брошь. Третье: узнайте, кто он такой, наш ашхабадский вояжер. Короче, слетать туда стоит. На киностудии поспрошать, с матерью познакомиться…
8. ЗАГАДКА ЧЕРНЫХ
Отправив Парамонова в Ашхабад, Жемчужный снова поехал на дачу, захватив с собой Рыжова. Валю они встретили поблизости от станции — она мчалась на велосипеде в трикотажных тренировочных брюках и красной мужской футболке, похожая на мальчишку, который вообразил себя гонщиком. Узнав Жемчужного, она на полном ходу затормозила, едва не свалившись в канаву. Жемчужного вполне устраивала эта встреча на окраине дачного поселка. Отойдя в сторону, они присели на придорожную траву.
— Ну, как ведет себя ваш дорогой родственник? — шутливо спросил Жемчужный.
— Он в город уехал, — равнодушно ответила Валя.
— Валюша, вы у него серого костюма не видали? — Жемчужный понимал всю нелепость вопроса, однако ничего с собой поделать не смог: задал его — и все тут.
Но Валя сразу охладила его:
— Не видала. Он то в свитере, то в коричневом костюме, вельветовом. Еще куртка у него есть, джинсовая. Вот и все, пожалуй…
Нет так нет. Жемчужный поймал невольную улыбку Рыжова, отвернулся, спросил сердито:
— Вы с ним не ссоритесь?
— Да мы и общаемся мало. А вообще он вежливый, неназойливый. Только… — она помялась, подыскивая слово, — какой-то парфюмерный. Слова в простоте не скажет.
— Ну, ладно, — Жемчужный встал. — Мы в дом. Можно?
— Конечно, конечно…
На даче майор сразу прошел к шахматному столику.
— Играешь? — спросил он Рыжова.
— Разряда нет, но играю немножко…
Расставив шахматы, Жемчужный попросил, чтобы его не беспокоили, запер дверь и продемонстрировал Рыжову оставленную на доске позицию.
Он долго сидел над доской, потом сыграл сначала один вариант, затем другой, третий. Нелепость положения была совершенно очевидна. За пешку, проведенную в ферзя, черные получали минимум ладью, а там разгром неминуем. Сопротивление профессора в этом положении казалось глупым. Разобравшись как следует в партии, Жемчужный еще более укрепился в своем предположении, что так профессор играть не мог.
Тем не менее он играл. Следы его пальцев, трубка и пепел подтверждали это.
— Парамонов считает, что профессор зевнул, — сказал Рыжов. — В таком преклонном возрасте это возможно.
Жемчужный пожал плечами:
— Такие игроки, как Сизов и профессор, зевнув ферзя, тотчас же прекращают игру. Или играется вариант, или новая партия. Ну-ка взгляни внимательно.
— Гляжу.
— Нет смысла?
— Нет.
— Теперь сними ферзя и пешку. Черные, конечно.
— Снял.
— Смотри внимательно.
Рыжов долго смотрел на доску. Жемчужный молчал.
— Теперь белые как будто выигрывают. Или ничья… — недоуменно проговорил Рыжов.
— Обязательно выигрывают! — подсказал Жемчужный. — Белые начинают и выигрывают.
— Начинают и выигрывают, — машинально повторил Рыжов, не сводя глаз с доски. — Этюд? — вдруг оживился он.
— Обыкновенный одновариантный этюд. Я уже решил его.
— А зачем? — удивился Рыжов: он все еще не мог понять, что делает его начальник.
— Затем, что в этой партии единственное решение, — Жемчужный поставил снятые фигурки на место. — Они стояли раньше на краю стола среди других фигур, не нужных в этюде. Не было никакой игры: профессор решал этюд. Вот так. Смотри, как все получилось.
Майор сохранил позицию этюдного варианта, оставив лишние фигуры на краю стола.
— Когда пришел ночной гость, Заболотский не садился за шахматный столик, а вставал из-за него. За этим последовал разговор, содержание которого нам пока не известно. Профессор спросил гостя, почему он в перчатках. Тот мог сказать, что у него болят пальцы или что-нибудь в этом роде. В шахматы, понятно, никто играть не садился, а финал разговора известен. Вероятно, убийца толкнул столик, полуоторванная пуговица упала на пол; забрать ее с собой он не успел или не заметил этого сразу. Затем инсценировал суетню у шахматного столика, перенес туда пепельницу с окурками, чужой стакан с общего стола и поставил две упавшие шахматные фигурки в этот уголок, не думая о позиции. Он просто хотел натолкнуть нас на версию о шахматисте-убийце. Затем забрал деньги, за которыми и приехал, запер дверь изнутри, а сам выбрался в открытое окно и пролом в заборе. В калитку уйти побоялся: вдруг встретит гостей или провожающих. Ночевал у знакомых или на вокзале, а утром улетел в Ашхабад. Воскресный приезд, уже вторичный, возможен для маскировки. Или, например: позондировать вопрос о наследстве. Этому шакалу ведь тоже что-то перепадает… Правда, наследства ему еще полгода ждать — по закону, но он захотел о себе заранее заявить.