Естественно, на этом Матти не успокоился, но последующие телефонные разговоры оказались еще короче. Каждый раз одно и то же. Каждый раз нарочито удивленный голос и трафаретная фраза: «Но мы же договаривались, что ты больше не будешь звонить. Нам не о чем больше говорить».
Это уязвляло самолюбие, порождало чувство бессильной ярости и интуитивного протеста. Один раз Матти даже поехал в Уппсала, чтобы встретиться с Кристиной лицом к лицу и поговорить. Высказать наболевшее, услышать объяснения. Ведь, несмотря на ее холодный, равнодушный голос, он чувствовал, что все это игра. Что она страдает точно так же, как и он. Если ее что-то не устраивает, они могли бы это спокойно обсудить, как взрослые, цивилизованные, современные люди. Разобраться в позициях обеих сторон, постараться найти компромисс, прийти к взаимопониманию. Но оборвать все разом… Нет, к такому Матти Эстрос оказался совершенно не готов. Это же ненормально! Так не должно быть!..
Впрочем, он не решился зайти к ней домой. Хотя просидел в машине у ее подъезда больше часа, дожидаясь возвращения Кристины с работы.
Нужный дом Матти нашел без проблем — запомнил прекрасные ориентиры. Впереди, справа от шоссе, ведущего в Уппланд Вэсбю, — высокая водонапорная башня с верхом в виде огромной чаши, слева — готические башни кафедрального собора. Между ними расположен сам город с искомой улицей Кингсгатан. На ней белый двухэтажный дом. Скорее всего на четыре семьи. Ее квартира справа от входа, на втором этаже.
Зрительная память у Матти всегда была великолепной, так что предыдущей поездки вполне хватило. Тогда, после беседы в ресторане, он подвез ее прямо к подъезду. Подняться в квартиру Кристина не разрешила, так что познакомиться с родителями ему не удалось. Однако маршрут он запомнил хорошо.
В принципе он был готов поговорить с ее родителями, попытаться воздействовать через них на неразумную дочь. Еще лучше было бы подключить ее брата. Тот работает за границей и наверняка понял бы проблемы Матти.
Но, наверное, его преследовал злой рок. Он увидел, как Кристина подъехала к дому на новенькой светлой машине, будто только что выкаченной из автосалона для пробного пробега. Кажется, «пежо». Причем сама сидела за рулем. И не одна. Рядом с ней вальяжно устроился тощий, длинноносый и узколицый пижон с длинными, курчавыми, рыжими волосами, явно завитыми в парикмахерской. Отвратительный тип. Нелепо даже представить себе нормального мужчину, сидящего под термоколпаком в бигуди. На заднем сиденье расположилась невысокая коренастая девица с простоватым круглым лицом, одетая весьма броско.
Матти разглядел их, когда пассажиры выбрались из машины, о чем-то весело переговариваясь. При этом рыжий долгоносик обнял одной рукой девицу за крепкую шею, а другую панибратски положил на талию Кристины. У той в руке была бутылка шампанского, у ярко одетой коротышки — пластиковая коробка с тортом. Завитой как барашек хмырь говорил Кристине что-то на ухо, почти утыкаясь губами в щеку. Наверное, какие-нибудь сальности. А она… она смеялась!
Матти чуть не взорвался от ярости. На миг у него потемнело в глазах, потом появились красные круги и пятна. Он сдавил руль руками, пытаясь подавить приступ бешенства и рвущийся наружу яростный рев раненого зверя. Первым его порывом было выскочить из машины и пустить в ход кулаки. Швырнуть этого «ржавого» подонка на тротуар и переломать ему ребра. А заодно отдавить каблуком грязные лапы, чтобы больше не тянул куда не надо. Потом схватить Кристину за руку и потащить за собой в машину. Прочь от этой пары. Куда угодно, лишь бы подальше!
Что будет делать потом, Матти не знал… Но делать ничего не пришлось. Когда он пришел в себя, веселой троицы уже не было на тротуаре. Исчезла в подъезде дома. Наверное, что-то будут отмечать. Может быть, покупку этой самой машины. Без него. Потому что он Кристине больше не нужен. Она уже вполне успокоилась и забыла о нем. У нее все распрекрасно, в то время как он страдает.
Матти как-то сразу сломался. Пропало всякое желание что-то объяснять, добиваться понимания. К чему и зачем? Он завел мотор и очень спокойно, не спеша тронулся с места. Теперь торопиться было некуда…
И вот теперь он сидит в пустом кабинете, после телефонного разговора с далекой Англией. Работа в Бирмингемском университете отпала. Приговор, как говорится, окончательный и обжалованию не подлежит. Он все тянул с принятием окончательного решения, и в итоге оказался не у дел. Настало начало учебного года, и никто не захотел ненужных срывов в учебном процессе. Как педагогу, это ему было вполне понятно. Впрочем, осталось еще два варианта, хотя главный из них, связанный с поездкой в Штаты, тоже вот-вот перейдет в разряд несбывшихся ожиданий.