После Тирилона и последнего полнолуния мне довольно долго не хотелось ничьего общества. Я почти не заходила в попадающиеся на пути села, старалась держаться по-прежнему в стороне от главного тракта. А если и рисковала заглянуть за чью-то околицу, то обязательно меняла лицо, повадки, голос, быстро покупала необходимое и уходила, предпочитая ночевать в лесу, чем снова нарываться на неприятности. Потом снова возвращалась к понравившемуся образу блеклой брюнетки и настойчиво шла дальше, держась озер, многочисленных речушек и простых ручьев, упорно пересекая подвижную воду по несколько раз на дню, чтобы не оставить оберону ни малейшего шанса.
Об оборотне старалась не вспоминать, но первые дни все равно морщилась, как от зубной боли, и внимательно косилась по сторонам на случай, если этот несдержанный и необузданный в своих желаниях грубиян объявится снова. Потом все-таки выбросила его из головы и оглядываться перестала, но от мысли ночевать в тепле и сыте по-прежнему отказывалась — дорого. Хоть и есть небольшой запасец к кошеле, но мне еще топать и топать, а заходить в города я больше не стану. По этой же причине, кстати, до сих пор не купила лошадь, что здорово замедляло продвижение. Но, повторяю, хлопот с ней не оберешься — чистить, мыть, кормить, следить за копытами. А мне никогда не нравилось заниматься тем, чего вполне можно избежать. Тем более что шла я и без лошади довольно резво, нередко срывалась на упругий бег, привалов почти не делала, но при этом уставала гораздо меньше, чем уставал бы обычный человек, потому что чья-то любопытная наследственность это вполне позволяла. А милое моему сердцу одиночество с лихвой восполняло те небольшие неудобства, которые приносила дорога.
Правда, пару раз я не отказала себе в удовольствии прокатиться на гремящих пустых телегах, которые с хорошей скоростью гнали в родные деревни удачливые посетители Тирилоновской ярмарки. А что? Мне оказалось по пути, дорогу опять же разузнала, про Приграничье выспросила, о разбойниках послушала. Чем не досуг? Лицо, разумеется, поменяла на старушечье, сгорбилась и замечательно похромала, но зато немедленно вызвала искреннее сочувствие и без труда выуживала всю нужную информацию. После чего с ветерком добиралась до очередной развилки, с кряхтением слезала и шла дальше, мысленно посмеиваясь и раскладывая полученные сведения по полочкам.
Если верить тому, что рассказали говорливые возницы, по Западному тракту я спокойно доберусь до самых Вежиц — довольно крупного села, возле которого эта дорога перестанет называться Западной, а разделиться на три, почти равнозначных пути — Северный, Восточный и Южный. Первый свернет в сторону восточных окраин суровой Ларуссии, второй упрется прямиком в нужное мне Приграничье, а третий, минуя воинственный Зигг и Беарский халифат, доведет почти до Соленого моря, по пути неоднократно ветвясь и петляя. Но примерно в двух неделях пути от Вежиц снова сделает крюк и подберется довольно близко к Южному форту, сторожащего границу Симпала от чудовищного по своей величине и ОЧЕНЬ, как говорят, зловонного болота.
Напрямую восточным путем без добротного каравана и внушительной охраны мне весьма доходчиво посоветовали не пользоваться. Мол, разбойники в тех местах принялись пошаливать, да из Коломнец, Ладоги и Малых Домн в последние месяцы стали приходить тревожные сведения: нежить отчего-то зачастила рыскать по окраинам. Патрули, конечно, в той стороне усилили, местность старательно прочесывали, крупные города, коих по дороге аж три штуки насчитывалось, совсем не пострадали. Но трупы одиноких путешественников все еще встречались. И кто уж тут был виноват — разбойники, погода, несчастный случай или нежить, разобраться не всегда удавалось.
— Так что попомни совета, матушка, — убежденно сказал на прощание один из извозчиков. — Не ходи по восточному пути. Болота там большие, старые, нехоженые. Говорят, до самих Пустошей тянутся, потому-то и лезут оттуда без конца эти твари. Лучше дождись каравана или на юг поворачивай, если так хочешь добраться до сына…