*** — Какой чай будешь? — спросил я, открывая кухонный шкафчик. — Есть черный, зеленый... — А есть каркаде? — оживилась Пелагея и тут же смутилась: — Я просто к нему привыкла. — Эм... есть, — это показалось мне странным. Пелагея очевидно не из самой обеспеченной семьи, а каркаде — совсем не дешевый чай. Как она могла к нему привыкнуть? — С тех пор, как мы сюда переехали, один мамин любовник постоянно привозит нам его, — объяснила она, будто прочитав мои мысли. — Любовник? — удивился я и тут же одернул себя: неприлично лезть в чужую личную жизнь. — Да, — кивнула она, как будто не видела в этом ничего странного. Я решил не углубляться в эту тему. — А где твой отец? — Я его совсем не помню. Я вообще ничего не помню до детского дома, — Немного помолчав, Пелагея продолжила: — Через год после того, как меня удочерили, мы переехали сюда. Мама искала работу, но не нашла и стала встречаться с мужчинами. Они платят ей.
Постепенно ко мне приходило понимание того, какая нелегкая судьба выпала на долю Пелагеи, и все же я не мог до конца понять, как она стала такой... какой стала. — А где вы жили раньше? — я поставил кружки с чаем на стол и сел напротив. — В деревне. Далеко отсюда.
Несколько минут мы сидели в молчании. Пелагея грела руки о кружку и смотрела в пол своим вечно задумчивым взглядом. За окном темнело, и в сумерках она снова стала казаться мне призраком.
— Слушай, — начал я, но остановился, думая, как поточнее сформулировать вопрос. Пелагея перевела на меня выжидающий взгляд. — В прошлый раз, когда ты спросила о книгах... мне показалось, что ты боишься тишины. Глаза Пелагеи стали печальными, и вся она как-то сжалась, будто вспомнила что-то жуткое. — Да. Ей явно не хотелось об этом говорить, но я не знал, о чем еще спросить, да и она, кажется, тоже. — Когда мы только переехали сюда, у нас практически не было средств к существованию, — произнесла она так тихо, что я с трудом расслышал ее. — Я выпросила у мамы леденец, но потом увидела у киоска мальчика, который просил денег, и отдала ему. Дома мама раскричалась и заперла меня в ванной на несколько дней. Выключила свет и куда-то ушла... — я заметил, как задрожали ее бледные губы. — Страшнее всего было то, что я ничего не слышала. Даже соседей — хотя у нас очень тонкие стены. Было так тихо, что я боялась, что разучусь слышать. Поэтому я боюсь тишины. И темноты.
Она замолчала. Я не знал, как реагировать, поэтому тоже молчал. Мы сидели так несколько минут, и я не знаю, кто из нас испытывал большую неловкость. — Расскажи что-нибудь, — прошептала она, и мне показалось, что она сейчас расплачется. Я чувствовал, что не должен этого допустить. — Что, например? — Ну… почему ты пошел на юридический? Я отметил, что она перевела тему разговора на меня, и подумал: может быть, это действительно хороший способ отвлечься от чего-то неприятного — поговорить не о себе. — Пошел по стопам отца, — объяснил я. — Он тоже раньше здесь учился. Когда-то он работал адвокатом в суде, а потом открыл свою контору. — А ты тоже хочешь стать адвокатом? — Не знаю. Адвокатам неплохо платят, но это довольно скучно. Пелагея едва заметно улыбнулась и наконец отпила чай. — А твоя мама — альбинос? — Нет, — Пелагея покачала головой. — А настоящую маму я тоже не помню.
У меня возникло ощущение, что прошлое этой девушки полно тайн. Страшных, которые, может быть, вовсе и не стоит раскрывать. С каждой нашей встречей у меня появлялось все больше вопросов, и каждый ответ Пелагеи порождал новые.
ЗВЕРЬКИ И ЗВЕРИ
В следующий вторник Пелагея пришла ко мне в слезах. Она была бледнее, чем обычно, и в первые несколько минут просто не могла говорить. Я усадил ее на диван и постарался успокоить. Оказалось, по дороге ко мне она увидела бездомную кошку, и это напомнило ей случай из детства.
— Однажды в средней школе я принесла домой щенка, — еще всхлипывая, начала она. — Над ним издевались мои одноклассники, и я заступилась. Я думала, мама не будет возражать, если я буду сама за ним ухаживать и покупать на свои деньги корм, но... — Пелагея всхлипнула и сквозь слезы продолжила: — Она устроила скандал. Я никогда не видела ее такой злой. Она схватила щенка и швырнула в стену. И еще хотела кинуть в него горячий утюг, но попала в меня. У меня до сих пор на спине шрам от ожога. Это на всю жизнь… — Ненормальная... — прошептал я, не отдавая себе в этом отчета. Я знал, конечно, что бывают ситуации и похуже, но все равно был не в себе. Как будто эмоции Пелагеи передались мне самому. Она продолжила: — Я потом поняла, что он умер сразу, как ударился о стену. Я ее так ненавидела. Но не могла ничего сделать и ненавидела себя из-за этого еще больше. Она снова тихо заплакала. — Ты не сделала ничего плохого, — сказал я, безуспешно пытаясь подобрать нужные слова. — Ты пыталась его защитить. — Не пыталась! — в истерике шептала она, сжимая мою рубашку и пряча лицо. Ее плечи дрожали, а я просто обнимал ее, понятия не имея, как поддержать. — Я никогда себя не прощу…