*** Оказалось, я поцарапал лоб, когда упал на асфальт, а Пелагея не переносит вида крови. Пока она была в обмороке, я отнес ее к себе домой и положил на диван. Собирался вызвать скорую — мало ли, вдруг сотрясение, — но в этот момент она пришла в себя.
— Где он? — спросила она первым делом. Я не сразу понял, о ком она говорит, но вдруг вспомнил воробья, которого она пыталась поймать, — я заметил его в руках Пелагеи, когда осматривался после падения. — Воробей здесь, не волнуйся, — я кивнул на стол, где он сидел. — Ты как себя чувствуешь? — Нормально, — она поднялась, чтобы сесть. — Уверена? Голова не болит? — спросил я, придерживая ее за руку. — Нет, все в порядке. — Ну смотри. Я тогда чай принесу. — А что с ним? Почему он не улетел? — Пелагея указала на птицу. — У него перебито крыло, но я наложил шину из веточки. Пока побудет у меня, а завтра я позвоню тете и мы решим, что с ним делать. — Она ветеринар? — Нет, птичница. Думаю, она поможет. — А она может забрать его к себе? — Не уверен, — я заметил, как только что просветлевшее лицо Пелагеи вновь помрачнело. — Если нет, то будет жить у меня. — Спасибо, — кажется, она впервые искренне улыбнулась за этот день.
ДОМ
Следующей ночью я плохо спал. Мне снилось, что я бежал от кого-то, потом пытался кого-то догнать, удержать, спасти… Мне иногда снятся кошмары. Хотя, казалось бы, причин этому нет.
Я вскочил с постели в холодном поту, не узнав собственную мелодию звонка. Звонила Пелагея. — Алло? — пробормотал я сонным голосом, еще не совсем оправившись от кошмара. — Привет. Разбудила, да? — ответила она виновато. — Да, но ничего страшного. Что случилось? — Извини, пожалуйста. Я хотела узнать, можно сейчас к тебе прийти? — Можно, — не подумав, ответил я. — Ты где? — Я минут через двадцать подойду, ладно? — Хорошо. — Спасибо большое. И положила трубку.
Я посмотрел на часы — полвторого. Воробушек тоже проснулся и теперь недоуменно оглядывался по сторонам, будто пытаясь понять, где находится.
Я пошел на кухню заварить кофе, но по привычке положил в кружку чайный пакетик. Махнув на это рукой, я поставил воду кипятиться и начал думать, к чему готовиться. Пелагея звонила ночью, но голос у нее был не сонный и даже тревожный. Она хочет прийти ко мне. А значит, могло случиться что угодно.
Что угодно... плохое.
Через несколько минут я услышал звук домофона. К тому времени я снова начал засыпать, сидя прямо на кухне, поэтому вскочил, чуть не уронив стул, и только в этот момент понял, что даже не оделся.
Пелагея вошла с небольшим потрепанным рюкзачком и застыла в коридоре. Вид у нее был растерянный. — Привет, — сказал я. В ответ она лишь кивнула. — Пошли на кухню. Я заварю чай. — А... куда можно рюкзак поставить? — робко спросила она. — Повесь сюда, — я указал на крючки для одежды.
Мы сели на кухне, как обычно. Пелагея молча смотрела в кружку, и я чувствовал, что ей было страшно. — Не замерзла? — спросил я, чтобы развеять напряжение. — Немного, — она покачала головой, даже не взглянув на меня. — Что случилось? — Мама вернулась домой пьяная, — объяснила она, напрягшись всем телом. — Раскричалась и выгнала. Я собиралась переночевать на остановке, но стало холодно, и я решила пойти к тебе. — Понятно… И часто она такое устраивает? — Раз в несколько месяцев. Невозможно предсказать, когда это произойдет. — Можешь остаться у меня на несколько дней, — после короткой паузы предложил я. — Да я завтра уже вернусь... надеюсь, она не будет против.
Я был в шоке. Я не понимал, как можно так обходиться со своим ребенком, пусть и приемным. Зачем вообще кого-то усыновлять или удочерять, если ненавидишь его? И нельзя никуда обратиться — Пелагее уже есть восемнадцать. Плохо…
— Как воробушек? — вдруг спросила она, впервые за этот вечер взглянув на меня. Теперь она казалась спокойнее. — Он в порядке. Сидит в комнате, на столе. — Можно увидеть его? — Конечно. Мы пошли в комнату. Воробей, похоже, снова уснул. Пелагея улыбнулась, глядя на него, и, уверен, подавляя желание его погладить. "Вряд ли воробьи могут стать ручными, — подумал я. — Они всегда будут бояться людей." — Он такой милый, — прошептала она, будто не желая его разбудить. — Может, дадим ему имя? — Например? — я зевнул, чувствуя, как меня вновь начинает клонить в сон. — Не знаю, — Пелагея задумалась. — Давай утром подумаем, ладно? Время уже — два часа. — Точно, прости.
Я разложил для Пелагеи диван, на котором обычно спал, и собирался лечь на полу, но она настояла, чтобы мы спали вместе. Пожелав ей спокойной ночи, я оставил включенной настольную лампу — я помнил про ее страх темноты.