«Каждый не начнет», — хочется мне его успокоить. Но я молчу…
Через три месяца после события следователь предъявил Мухину такое обвинение: умышленное убийство Хорькова из хулиганских побуждений. Остальных туристов милостиво решили к ответственности не привлекать. Зато уж с Мухиным не церемонились: районный прокурор А. Снежков дал санкцию на его арест.
Мухин мог и не знать, что человек, обороняющийся от хулиганов, поступает законно. Нравственно и законно. В отчаянии и испуге он занял позицию легко уязвимую: стал доказывать, что ударил Хорькова не он. Кто-то другой, но не он. Неизвестно кто — только не он…
Юрист же обязан был знать, что «он» или «не он», значения в данном случае вообще не имеет. Ибо любой, кто бы ответный удар ни нанес, действовал правомерно. Но нет, следствие — по причинам, которые мне не понять, — не отвергло позицию Мухина сразу же, начисто, как говорится, с порога, а взялось ее опровергнуть. Сделать это легко: есть свидетельница, она опознаёт ударившего по плавкам, и вот он в тисках, уличенный, припертый к стене!.. Деться некуда: плавки — его, значит он ударил Хорькова, значит ему отбывать положенный срок. Все забыто, отвергнуто, оттеснено — и удалой разбойничий посвист, и сапоги по «столу», и побои, угрозы, обиды. Словно и не было ничего, кроме ответного удара в завязавшейся драке: ты ударил — ты и отвечай!
«Моя совесть чиста», — сказал Мухин в последнем слове. Приговор был такой: шесть лет в колонии строгого режима.
За Репина и компанию сослуживцы стали горой: «Коллектив ручается…», «Просим отпустить на поруки…», «Больше никогда не допустят…» Общественный защитник Борисов суду заявил: «Ничего особенного ребята не сделали… Схулиганили, и все!» А у Мухина вообще не было общественного защитника. Про него в приобщенном к делу протоколе общего собрания автоколонны, где он работал, сказано вот что: «Мухин опозорил наш коллектив; видимо, был нетрезв, т. к. сделать подобное трезво мыслящий человек не может» (шофер И. Сапфиров); «Просто стыдно за Мухина, не знает, как нужно отдыхать» (шофер И. Шумский); «Никто не давал ему права вести себя на отдыхе по-хулигански» (начальник отдела кадров Г. Качурин).
Эти люди понятия не имели, как вел себя Мухин на отдыхе, но брались категорично судить. Впрочем, стоит ли строго взыскивать с тех, кто о деле узнал из вторых рук и в нормах закона был сведущ не слишком? Взыщем с юристов. Они-то знали, что находящийся в состоянии обороны — не хулиган, а достойный член общества, защищающий самые главные ценности, которые есть на земле: жизнь, здоровье и честь человека.
Они это знали — что же заставило их так упорно, так страстно, так непреклонно отвергать очевидное в стремлении покарать человека, заслужившего разве что сострадание? Да, сострадание — к драме, которую он был вынужден пережить. Разве это не драма — отнять жизнь у другого, чем бы это ни вызывалось? Не сердечная рана? Не душевная боль?
Никто конечно же не хотел Мухину зла, никто не преследовал низменной цели ему отомстить. И никто не радел хулиганам, стремясь любою ценой представить их в розовом свете. Все было проще, банальнее и печальней. Все было, как в том анекдоте про дежурного по милиции, к которому примчались за помощью: сосед угрожает убийством. «Рано пришли, — замечает дежурный. — Вот когда вас убьют, тогда приходите».
А у Мухина не было времени идти с жалобой на Хорькова. И ждать, когда его убьют, он тоже не стал. Если бы его убили, можно не сомневаться: убийцам и хулиганам спуску бы не было! Осудили бы их как миленьких, строго и беспощадно…
Но Мухина не убили — вот за это, как видно, и пришла расплата. Пришла в виде вопросов, на которые трудно, да, пожалуй, и невозможно дать рассудочно точный ответ. Зачем Мухин взял палку? Зачем пустил ее в ход? Почему туристы не стали ждать, когда хулиганы приблизятся, а вышли сами навстречу? Надо ли было обороняться, если числом они (включая еще и детей!) превосходили тех, кто напал?
Может, вообще туристы сами затеяли драку… Может, это не они оборонялись от хулиганов, а хулиганы — от них…
Именно так — не текстуально, конечно, а по существу — отвечали юристы разных уровней, разных званий на обращения отца и жены. Той самой «злостной хулиганки», за достоинство которой Мухин вступился. «Оснований для отмены приговора не найдено…» — под этой классической формулой, за которой скрывалось отсутствие аргументов, поставили свои подписи ответственные сотрудники прокуратуры и суда.
Впрочем, почему же это — нет аргументов? Они есть. Точнее, он — не они. Аргумент один: о необходимой обороне речь не может идти, так как вред, причиненный Хорькову, несоразмерен опасности, нависшей над Мухиным. Несоразмерен — старый, испытанный довод, против которого нечего возразить.