Подчинение силе грозит гибелью. В лучшем случае — раной физической и раной душевной, оставляющими свой след надолго, если не навсегда.
Этим грозит подчинение. А сопротивление? Ведь оно неизбежно сопряжено с «ущербом» для хулигана. С ушибом, царапиной, раной. А то и гораздо страшнее. Только что порядочный человек был жертвой преступного нападения. Мгновение — и роли переменились: испытав унижение, стрессы и боль, в награду за то, что восстал, не смирившись с ролью раба, он сам становится преступником. Точнее — обвиняемым. Потом — подсудимым. И даже, увы, осужденным. Вот модель, существовавшая годы: по этой схеме реагировали обычно на подобную драму те, кому положено было в ней разобраться. По принципу: «Есть труп — кто-то должен ответить».
Такая участь постигла некогда Мухина. Такая же — многих других. За то, что не покорились насилию, не смирились, а дали отпор, пришлось им платить мучительным следствием, нередко скамьей подсудимых и годами тюрьмы.
Об этом много писалось. Но модель оставалась без перемен.
Есть труп? К сожалению, есть. Артеха умер по дороге в больницу. Скачко с тяжелыми ранами пролежал месяца два. И только Турков, благоразумно легший на землю вниз животом, из этой кровавой драмы вышел вполне невредимым: «дяденька»-сверстник дождался милиции и сдал «племянничка» надлежащим властям.
Ну, и кто же стал обвиняемым? Скачко и Турков? Трубкин! Нет, никто не сочувствовал хулиганам — их в районе знали неплохо. И тунеядца Артеху по прозвищу «Леха-брехун», и запойного алкаша Туркова, и дебошира Скачко. «Леха-брехун» уже однажды сидел — за грабеж при отягчающих обстоятельствах. Скачко сидел дважды, оба раза — за злостное хулиганство. Турков «скамьи» избежал, но явно был «кандидатом»: как сказано в характеристике, «проявил себя скандалистом и пьяницей… Поступали жалобы от соседей и жителей поселка… Принимаемые меры положительных результатов не дали».
Нет, никто не сочувствовал жертвам (как видим, и тут роли переменились, жертвами стали преступники), но «полтора трупа» неумолимо влияли на ситуацию.
Признаете ли вы себя виновным в убийстве? — задал Трубкину обычный вопрос следователь районной прокуратуры Анатолий Григорьевич Харченко. И крайне удивился, услышав:
— Конечно не признаю.
Сухие строки протокола позволяют увидеть, с какой унылой педантичностью отрабатывалась следствием традиционная схема. Как же так, изумленно спрашивал А. Г. Харченко, с топором — на бутылку?! Разве это соизмеримо? Или так: с чего вы решили, что бутылка будет пущена в ход? Или так: жена осталась в машине с тремя хулиганами, верно, согласен, но вы-то были «на воле», лично вам, конкретно, что угрожало? Логика торжествовала, вопросы должны были сразить наповал, но Трубкина они не сразили: «Я был в плену, — с горячностью парировал он, — и, спасаясь, имел право на все!» Так — не с юридической, но с человеческой точностью — определил он свою модель поведения, и мне, по правде, непросто представить, как и чем можно было ему возразить.
Следователь и не возражал. Он просто отправил его к врачам-психиатрам. На экспертизу. Научно проверить, не сбрендил ли, часом, наш Трубкин? Нет ли сдвига по фазе? Очень странный товарищ: все молчал — и вдруг так проявился.
Отправлен был Трубкин к экспертам из самых благих побуждений. С робкой надеждой: а вдруг!.. Вдруг признают его сумасшедшим! Не будет тогда бедный Трубкин сидеть. А будет лечиться. И дело удастся спихнуть медицине, не ломая голову в поисках подходящей статьи.
Ответ врачей не замедлил. Если свести пространное заключение к одной-единственной фразе, звучать она будет вот так: «Поступок Трубкина свидетельствует не о расстройстве его душевной деятельности, а о том, что он находился в здравом рассудке, действовал осознанно и целесообразно, понимая всю ответственность и свой долг».
Ясно? Куда уж яснее… До чего же трудно, однако, сойти с наезженной колеи! Ясно, кто преступник, кто пострадавший, но права потерпевших почему-то вдруг получают два хулигана и подруга убитого. Ясно, что судить Трубкина не за что, но его отправляют домой не работать, а молить коллектив взять «убийцу» на поруки! Пусть попросят, мол, сослуживцы пожалеть хорошего человека, пусть дадут обещание: Трубкин больше не будет. Раскаялся. Осознал.