Смешливая Лидуха все отлично понимала и обещала молчать.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Андрей Ганин, как и многие в экспедиции, терялся в догадках. Исчезни из табора Алешка Петренко или Сизых — их исчезновение никого бы не взволновало. Ребята получили деньги, ушли да и загуляли. И будут гулять на руднике до тех пор, пока не просвищут последнюю сотню. Потом придут с повинной, выслушают вздыхая разнос Лукьянова, поскребут в затылках:
— Оно, конечно, кругом виноватые, вроде больше не будем.
Но при очень странных обстоятельствах из табора исчезли самые уважаемые люди. Многие связывали это событие с бесполезными поисками.
Когда беглецы вернулись, Ганин решительно потребовал объяснений. Однако Курбатов с такой неожиданной суровостью прервал молодого геолога, что тот сразу сообразил, что никакого объяснения не будет. И так же, как Мосалев, не стал настаивать. «Вернулись — это главное», — подумал Андрей и с успокоенным сердцем принялся за прерванную работу.
Предложение Кости Мосалева не выходило из головы Ганина. Андрей считал и пересчитывал возможности экспедиции и все более убеждался, что им необходимо выделить одну, хотя бы и неполную бригаду, чтобы заняться поисками на Медвежьем.
В эти дни в экспедицию прибыло подкрепление: два коллектора-студента. Ганин возликовал. С помощью Виктора он составил новый график и как-то утром поделился с Лукьяновым своими расчетами.
— Слушаю, — сухо проговорил начальник экспедиции и положил на стол расчерченный график Ганина.
Он, не прерывая, слушал Ганина, но как только Андрей заикнулся о Медвежьем, Лукьянов резко остановил его:
— Андрюша, довольно! Все ясно. Ежедневно говорим и спорим на виду у всех… Да мы же не ребята, а руководители титула.
— Григорий Васильевич, я это знаю, знаю…
— Нет уж, выслушайте до конца, — твердо продолжал Лукьянов. — Вы говорите: Медвежий… А если и на Медвежьем пусто? Нет, это несерьезно, Андрей. На Медвежий нужно идти с весны, на этом огромном массиве следует вынуть десятки тысяч кубов наносов! А сколько возьмем мы, выделив крохотный отрядик? Полторы-две тысячи! Не найдем слюды в двух пунктах — два повода к одному самому строгому взысканию мне и вам. Так и знайте.
Вскоре они были в бригаде Мосалева. Лукьянов первым спрыгнул с каменного свала и направился к шурфу, в котором с головой скрылся Дронов: его недавно перевели в бригаду Мосалева по личной просьбе Кости.
Наблюдая за работой шурфовщика, Лукьянов хмурился. «Чертово место! — подумал он. — Хоть эмпайром проходи — так глубоки наносы».
Дронов выкидывал наверх черную разжиженную землю с кусками еще не перегнившего бурелома.
— Ну, Дронов, как? — спросил Лукьянов, глядя вниз.
— Плохо. Глубина… видите какая! И когда это, Григорий Васильевич, люди машину для поисков придумают? Чтобы Ваньку-лом да Маньку-лопату по боку, отслужили, мол, а?
Дронов вдруг изменился в лице и вытянул кверху руки. Лукьянов и Ганин, сообразив, подхватили его, и в самое время: борта шевелились, ползли и внезапно хлынули, на дно земляной жижей. Под ногами земля ощутимо оседала, и скоро правильный квадрат шурфа превратился в большую воронку.
— А, черт! — рассердился Лукьянов. — Что делается! Где Мосалев?
Подбежал запыхавшийся десятник.
— Сколько раз тебе сказано: глубокие шурфы проходить с расшивками! Задавило бы Дронова — что тогда? Под суд захотел десятник?
Мосалев скосил глаза на смущенного шурфовщика и пожал плечами.
— Сейчас я пройду с тобой по всей линии, — продолжал Лукьянов, — и если хоть еще в одном месте увижу такое безобразие, от выговора ты не отвертишься. А вам, Андрей Федорович, я советую не графики новые чертить, а лучше следить за безопасностью на работе. Или, думая о плане, вы забываете, что нужно дорожить человеком? — распекал подчиненных Лукьянов.
Ганин вспыхнул.
— Вы несправедливы к Мосалеву, да и ко мне, — возразил он. — Ведь это единственный случай…
Но Лукьянов, не слушая, отошел, потом поманил к себе Ганина:
— Еще хочу сказать… Вы не попадали в полосу таежных дождей? Нет? Плохо. Попадете — умнее станете. Эти дожди забирали у меня не раз все резервы времени. Поэтому я боюсь, понимаете? Если бы мне дали еще два десятка шурфовщиков и одного геолога — я бы рискнул. А так, когда все в обрез… Нет, нет! Не могу! — решительно заключил Лукьянов.