Возле офицерской небольшой палатки, сработанной на конус, шатерком, укрытой суконными попонами — от солнцепека да на случай дождя, — лежало с полдюжины длинных, с ручками ящиков, забитых колотыми «каменьями» — образцами руды разного колеру — и однородных, и с прожилками, со всяческими вкрапленьями, примутненьями. На складном кожаном стульчике, низко согнувшись к коленям, на которых лежала дощечка с бумагой, у ног — походная чернильница, сидел Филипп Риддер, невысокий, худощавый, в расстегнутом камзоле с черным бархатным воротником горного офицера, — заканчивал донесение на имя Качки, начальника Колывано-Воскресенских заводов. Обведя невидящим взглядом вокруг, он решительно дописал последнюю фразу: «Прииск отыскан мною в самый Троицын день майя 31 дня», расписался, вздохнул с облегчением и, недолго подождав, пока просохнут чернила, сложил рапорт вчетверо. Тотчас кликнул к себе маркшейдерского ученика Гобова, смышленого, расторопного, вручил рапорт, велел седлать коней.
Часом позже Гобов в сопровождении трех казаков взял от стана бойкой рысцой, и сухопарый, с непокрытой головой, со слежалыми русыми мягкими волосами Филипп Риддер вскинул вслед прощально рукой, глядя с надеждой на султанчики пыли, выметывавшейся из-под копыт. Гобов свернул к речке Тихой, после спустился по Ульбе, а там — на Колывань.
Жаркий день поднимался, уже восходя к своей середине.
Извлечения из «Писцовой книги».
«Того, 1786 года, начата добыча руды 19-тью бергайерами под началом унтер-штейгера Кузнецова. Били шесть прорезов, три шурфа. Добыто за три месяца 13600 пуд. Местами, в оной породе с самородным листовым золотом, выходило на круг до 63 золотников серебра и 10,5 фунт свинца на пуд.
Допрежь того, на речке Филипповке промыто на золото 20 тысяч пуд с чудской насыпи да верхних «золотых глин».
«Об осени, с первыми приморозами, закончена казарма для жительства служителям, анбар для покладания провианта и припасов, — с лазом через потолок да с западнею. Поставлена кузня — для поделки кайл, гребков, проклепки инструментов да ковки лошадей…»
«В оный, 1791 год, для наблюдения рудником приставлен гиттенфарвальтер Риддер. Усилием да тороватостью того Риддера работные люди побросали во множестве кайлы, кирки да ломы, переходили на шпуровую пробивку, взрывание забоев порохом.
Оный Риддер положил начало разным протчим полезным сочинительствам, как-то вододействуемой водовыливательной машины, флютверка, колесных тачек, паромной переправы при впадении речки Луговой в Тихую.
…Обоз сортовой руды весом 18428 пуд на плавильные печи в Колывань отправлен августа 23 дня».
Из рукописной и устной бергальской хроники:
…Когда в забоях, гезенках — вертикальных выработках — в сопровождении калмычонка, купленного на Семипалатинской таможне для прислуги, появлялся унтер-шихтмайстер Воротников, управитель рудника, бергайеры цепенели: ждали грозы. Покрикивая на семенившего за ним мальчика, он походя назначал наказание — даже не за провинности, нерадение — просто не понравился человек, не так поглядел: в карцер, битие батожьем, тростьми…
В первый год жестокого управительства Воротникова многие пытались бежать, но немногим удавалось уйти, редких скрывала тайга, а после «камень»: казачьи посты ловили беглецов, возвращали на рудник. С одной из партий служилых бежал и бергайер Федор Алсуфьев. Его поймали, недалеко успел скрыться — били тростьми, перевели в исправительную казарму, откуда в забой водили под конвоем, в гезенке приковывали цепью, отдыхать выпускали лишь ночью.
Почти год маялся, бедовал Алсуфьев от той кары, потом снова бежал. Ночью, когда вели его из гезенка в казарму, внезапно разразилась гроза, бесовски завертело все, обрушив в потемках лавину дождя; караульный солдат замешкался, укрывая ружье от хлынувшей стеной воды; Федор рванулся, стреканул в непроницаемый ливень, будто заяц-русак; позади шально вскрикнул караульный — курносый, безусый солдат: «Стой! Стой!..»
Накрыли его в следующем году во время облавы в заброшенной заимке. Предстал Алсуфьев перед военным судом, разбирательство, как и приговор, были краткими: «Должен быть гонен шпицрутен через тысячу человек один раз».
Строй солдат беспощаден: тысячу раз гибкие тонкие прутья, взвиваясь, со свистом опускались на вздувшуюся, кровоточившую голую спину Федора Алсуфьева, — его уже волочили, а удары сыпались, отдаваясь в мозгу, в памороклой голове.