Разноглазый Пересвет ощерился в лицо боярину:
- Облегчим тебе работу на волоках, Глот, заберём часть товара.
И нагло принялся осматривать чужие тюки. От той наглости и не стерпел, боярин, хотя в его положении лучше было промолчать:
- Так-то ныне воеводы служат Великому князю - трясут по чём зря новгородских бояр.
Ладомир в ответ оскалил зубы и махнул своим, чтобы грузили товар:
- Не взыщи, боярин, добро твоё пойдет на благое дело, в пользу славянских богов. А князю Владимиру скажи, что Белые Волки не служат переметчикам, предавшим веру отцов. И ещё скажи, что побил я дружинников боярина Борислава на радимицких землях, которые вздумали разорять Перуновы святилища, а самого боярина повесил в Дубняке. Так что пусть шлёт другого воеводу к радимичам.
Обида переполняла сердце Глота, но после этих слов перечить Волкам расхотелось. Уйдёт добро - новое наживётся со временем тяжкими трудами, а возьмут жизнь – новую никто не даст, ни старые славянские боги, ни новый бог греческий.
Милава ещё подсыпала соли на Глотовы раны, поклонившись с возка:
- Спасибо за заботу, боярин. За твою доброту тебе ещё воздаст новый бог, но и старые боги, как видишь, тебя не забывают. И чернеца твоего я тоже не забыла, не раз ещё он меня помянет с благодарностью.
Так остался на берегу боярин Глот дурак дураком, с ополовиненным товаром. Вот и сходил в Киев с прибытком.
- Это Макошина ведунья на нас морок напустила, - сказал мечник Басога, смущённо разглаживая усы.- Потому и проспали мы разбойный напуск.
- Да уж, - поддержал Басогу Кисель. - Но уже то хорошо, что не всем нам так повезло, как чернецу.
На слова Киселя грохнули смехом уже все Глотовы мечники. Жеребцы. У Глота тоже слегка отлегло от сердца. Могло быть и хуже, как с тем же боярином Бориславом. Закипела злобой волчья кровь, теперь придётся солоно многим печальникам нового бога.
- А где чернец-то? - спросил Глот у развеселившихся мечников.
Чернеца искали по всем ближним кустам, а нашли поодаль, прислоненным к дереву и в полной неподвижности.
- Это что же такое? - спросил Сыч, с ужасом глядя на одеревеневшего человека. - В идола она его превратила, что ли?
- Трите ему члены, - прикрикнул Глот. - Должен отойти.
Тёрли Прокопия с усердием, едва не сняв при этом кожу, но действительно, зашевелился человек и даже стал входить в разум.
- Опоила она его, наверное, - сделал вывод Басога.
- Нечего было таскаться за бабьими подолами, коли бог не велит, - усмехнулся Сыч.
- Считай, оттаскался, - вздохнул жалостливый Кисель. - То место ему уже никто не ототрёт, если сама богиня Макошь приговорила.
И вновь засмеялись мечники, но уже много тише, потому нак беда у человека явная. А вдругорядь ещё подумаешь, какому богу служить, а какому погодить. Прокопия отнесли в ладью, и Глот велел отчаливать от несчастливого места. Назад в Новгород возвращаться - только смешить народ. Нет, путь Глота лежит в Киев, к Великому князю, пусть возместит новгородскому боярину убытки, понесённые от воеводы- грабителя.
Ладомир проехал мимо воза, на котором устроилась Милава с сыном, головы в её сторону не повернув и не сронив слова с плотно сжатых губ. И Милава поняла без подсказки, что сердит на неё воевода, хотя и невдомек ей было, с чего это он так распалился сердцем. По словам Бакуни, Ладомир был среди тех, кто принимал решение о будущем её сына Владимира, и даже клятву он дал на крови перед Перуновым жертвенником, что не опустит меча, пока не свершится воля Ударяющего бога. А воля эта ясно была выражена ещё на плешанском холме, во время свадьбы Перуна и Макоши, где и зачала Милава их волей своего божественного сына. То, что Макошь доверила Милаве своё чадо от Перуна выносить и родить, было великой честью и для неё, и для всего Хабарова рода. И кудесник Вадим сам сказал ей об этом. По слову Перуна, по воле его, должен был стать Владимир во главе всех русичей ещё в годы юные, хотя самой Милаве казалось иной раз, что малому надо прежде войти в разум и в годы хотя бы отроческие. Но у волхвов было на этот счёт своё мнение. Им дано было видеть и дальше, и больше ведуньи богини Макоши. Без малого год, проведённый в тайных капищах многому научил Милаву, а в волховании среди женщин ей и вовсе не было равных. Сам кудесник Вадим учил её проникать в человеческий разум и направлять чужие думы в нужное русло. И ещё сказал Вадим, что у неё к этому дар, полученный свыше, вместе с зачатым божественным младенцем. А ещё учили Милаву сглазу и снятию сглаза, ибо на неё возлагалась немалая ноша в обережении малого Владимира, и в этом обережении она вправе была прибегать к любому средству. Новгородский бунт, на который было столько надежд, закончился неудачей. Милава неудачу предчувствовала и даже предупредила об этом Вадима. На новгородском вече нужен был воевода равный Добрыне по силе и стати. И такой воевода был под рукой у Вадима. А уж боярину из рода Гастов вняли бы и старшина, и чёрный люд. Сильные склоняться перед ещё более сильными. А Ладомир из той породы людей, что способны увлечь за собой и сильных и слабых. Но кудесник почему-то не внял Милаве, слишком был уверен в своём предвидении, которое сулило торжество Владимиру, сыну Перуна, но, видимо, кудесник ошибся в сроках.
И эта ошибка стоила Вадиму жизни. Наверное, утерял что-то с годами первый ближник Перуна. По слухам, было Вадиму за век человеческий. И дланью уже ослаб Вадим, и дыхание из груди рвалось натужно, и ноги уже не столь легко, как прежде, несли по земле высохшее за годы служения богу тело. Наверное, просто срок настал уходить кудеснику в страну Вырай, и Ударяющий бог подарил ему жертвенную смерть на лобном месте. Так вот уйти - не каждому выпадает. И ушёл кудесник Вадим не один, а в окружении достойных ближников и с целой дружиной из Белых Волков.
А Милаву и сына своего Владимира Перун оставил в живых, и это тоже не было случайностью - обоим ещё предстоял долгий путь на земле. Об этом пути Милаве видение было в новгородском порубе. После чего Милава воспрянула духом и на все сыпавшиеся в её сторону угрозы отвечала брезгливой усмешкой. И она оказалась права в своем толковании видения. Воевода Добрыня не осмелился даже волоса уронить ни с ее головы, ни тем более, с головы Владимира. А то, что в Киеве ей не бывать и перед князем-братоубийцей не стоять, это она знала твёрдо.
Обоз уходил лесными тропами. Путь для Милавы привычный в последние месяцы, хотя она и не знала, куда их выведут эти тропы. Дружина у воеводы Ладомира была немалая, в две сотни конных, половина из которых Белые Волки. Ни на Киев, ни на Новгород не пойдёшь с такой дружиной, но иные прочие города и веси можно потрепать изрядно. Под скрип телег и шелест листвы над головой малой Владимир задремал, уткнув лицо в материнские колени. В свои пять лет повидал он столько, что иному на целую жизнь хватит. И ни лесом его не удивишь, ни большим градом.
- В какую сторону правим, Сновид, - окликнула Милава старого знакомца.
- К Двине, - отозвался Сновид, придерживая коня. То ли ждал ещё вопросов Белый Волк, то ли сам хотел что-то спросить, но не сразу решился: - Что с Вадимом?
- Вадима-кудесника призвал к себе Перун-бог, ныне он ему уже служит в стране Вырай.