Своих мечников боярин Блуд оставил у подножья холма, а сам пешим отправился вверх, освещая себе путь факелом. То ли принятая за столом пища не легла на желудок, то ли просто от страха, но боярина слегка подташнивало, и голова кружилась. Потому что знал - быть спросу. За прожитые годы, за совершённые ошибки и злодейства. И к ответу был готов - готовился принять всё, что обрушится на его голову волею Перуна.
Тесовые ворота с выжженными на них Перуновыми знаками дрогнули навстречу Блуду и раскрылись раньше, чем он дотронулся до них рукой. И сразу же навстречу ему двинулись славянские боги во главе с Перуном, свирепый, иссечённый морщинами лик которого внушал страх. Божья рать ужаснула боярина, но не было сил бежать прочь, а потому и пошёл вперёд, не видя ничего вокруг кроме грозных идолов. А за спиной боярина уже выстраивались Перуновы Волки с длинными копьями в руках, и острые клыки хищно сверкали в отблесках жертвенного огня.
А факел в руках боярина Блуда неожиданно угас, что заставило сердце заледенеть в предчувствии неизбежного конца. Взамен заледеневшего Блудова сердца где-то под высоким гонтом, расположенном в глубине двора, застучало сердце бога, в такт которому задвигались, задробили ногами Перуновы Волки.
Блуд оглянулся: среди десятков плеч в звериной шерсти, плотно сомкнутых в ряд, не было просвета - его не пускали в круг ближников. На суд Перуна пришёл боярин, и только сам бог устами своего кудесника Вадима мог решить его участь.
Из гонтища выдвинулась группа людей одетых в белое - волхвы, а впереди всех кудесник Вадим - уста Перуна. Вспыхнул жертвенный огонь при приближении волхвов, давая знать о разыгравшейся Перуновой жажде. Жертва была уже приготовлена - два крепких ведуна держали рослого человека с перекошенным от страха лицом. Тот кричал что-то непонятное, но за нарастающим стуком Перунова сердца почти не было слышно его голоса. Блуд и сам не понял, как и откуда в его руках оказался меч, он лишь поразился его непомерной тяжести. Мелькнула даме мысль, что никогда ему не поднять этой тяжести, и оттого качнуло боярина пред жертвенным камнем.
- Твоя вина в этом человеке, - сказал над самым его ухом Вадим. - Не промахнись, боярин.
Человек уже не кричал, а только пучил глаза да исходил пеной, и было в нём что-то до ужаса Блуду знакомое, чуть ли не Ярополково лицо ему чудилось. Потому и дрогнула не раз рубившая врага десница, и удар пришёлся вкривь, отчего человек закричал и захрипел одновременно, а боярин отшатнулся и уронил меч.
- Перун не принял твоей жертвы, - глухо сказал Вадим. - Не с чистыми помыслами ты пришёл к жертвенному огню, боярин Мечислав.
Корчившегося в муках человека зарубил Волк, в котором Блуд признал плешанского воеводу Ладомира. Его жертву Перун принял - камень впитал кровь в мгновение ока, и огонь полыхнул жаром, жадно принимая человеческое сердце, вынутое Вадимом из рассеченной груди.
- Хотел возвыситься с помощью Перуна, - признал Блуд, с трудом шевеля языком. - И приумножить свои богатства. А иной вины перед Ударяющим на мне нет.
- Не всякому дано сразу отринуть земное, - голос Вадима зазвучал мягче. - Но твёрд ли ты в готовности служить Перуну?
- Твёрд, - произнес боярин, и в этот раз от чистого сердца.
- Готов отречься от своего рода, от чад своих, от жен своих ради служения богу?
Глаза Вадима впились в Блудовы глаза, и мир для боярина сузился до двух чёрных зениц, пугающих своей бездонностью. И в этих бездонных зеницах он стал тонуть, с ужасом ощущая, как теряет почву под ногами. Наверное, так приходит к человеку смерть. А единственное, что удерживало Блуда в мире людей - это Перуново сердце, заходившееся в учащающемся ритме.
- Готов, - выкрикнул Блуд и ужаснулся до холодного пота этой своей готовности.
- Завяжите ему глаза, - приказал Вадим.
Внезапно наступившая темнота повергла Блуда в смятение. Об этом обряде посвящения в Перуновы ведуны он слышал. Закончиться он мог либо смертью жертвы, либо смертью самого испытуемого. Поэтому Блуд даже не удивился, когда в руки ему вновь сунули меч. Там на камне лежала новая жертва, и если судить по дыханию и стонам, то это была женщина. Прежняя жизнь закончилась для боярина Мечислава, а новая могла и не начаться. И в это мгновение он неожиданно ощутил спокойствие и полную уверенность в себе. Увидеть жертву ему не помешала даже повязка на глазах, и по слову Вадима он нанёс удар точно.
А по тому, как обдало жаром лицо понял, что Перун принял жертву нового своего ближника. Исчезли тошнота и слабость в ногах, а глаза, несмотря на закрывающую их повязку, видели, казалось, дальше и глубже.
Когда эту повязку сняли, Блуд даже не взглянул на обезглавленное тело, а принял из рук Вадима чарку с жертвенной кровью и осушил её до дна.
Глава 6 Великий князь
С Перунова холма возвращались вчетвером: Ладомир, Пересвет, Бречислав и Бакуня. Бакуня был пешим, так что и Волкам Перуновым пришлось вести коней в поводу. Ладомира этот город не то чтобы пугал, а скорее тревожил вечным собачьим лаем, от которого ни днём, ни ночью покоя не было. Самое плохое, что собачьим лаем люди оберегались друг от друга, и в этом обережении собакам доверия было больше.
- Вотчина Блуда теперь отойдёт Перуну, - сказал Бакуня. - И все родовые земли тоже.
- А что скажет про это князь Владимир и киевская старшина?- засомневался Пересвет. - Такого прежде не было на славянских землях.
- А в землях иных есть такой обычай, - сказал Бакуня. - Для земных дел Перуну не только ведуны нужны, но и золото.
- А если родовичи Блуда воспротивятся? - спросил Бречислав.
- Кто ныне осмелится голос поднять против Перуна? – процедил сквозь зубы Бакуня. – Да и жив еще боярин Блуд, и он вправе распоряжаться своими нажитками, никого не спрашивая.
- А жёны и дети? - насторожился Ладомир.
- Нет у волхвов Перуновых ни детей, ни жён, - жёстко сказал Бакуня.
- Не нравится мне всё это, - помрачнел Ладомир. - Не в обычаях Перуна обижать слабых.
- Для Перуна всё едино, что слабый, что сильный, - пред ним все слабы. А детей Блуда мы не бросим, и, дай срок, выведем ещё в княжьи ближники. Но для начала их нужно воспитать в волчьей стае. Вот ты и займёшься этим Ладомир. Людмила с этой поры твоя жена и Блудовы дети - твои дети.
Ладомир от такой ноши, взваленной на его плечи, запыхтел надорвавшимся жеребцом и даже остановился перед тесовыми воротами Блудовой усадьбы, не желая переступать чужого порога.
- Это не мои слова, а Вадимовы, - сказал Бакуня. - Ты уже посеял своё семя в её лоно и тем свершил волю Перуна. А далее всё пришло к закономерному результату. Кого же винить, Ладомир, и против чего протестовать? Вадим лишь облёк в слова то, что свершилось волей Ударяющего бога.