Деревня Айсылу слыла зажиточным местечком – плодородные угодья, рыбная река, богатые на дичь лесные массивы. А где дичь там и меха.
Ради этого стоило неделями стаптывать ноги по бездорожью, продираться сквозь чащи, терпеть холод и переходить болота.
Торговцы удивлялись, почему соседние селения не живут столь богато. Хотя, по большому счету, причина их мало интересовала. Главное, что походы с лихвой окупались.
Жители не могли себе позволить производство тканей, или фарфоровой посуды, или расшитые узорами наряды. А еще в деревне не печатали книг, не создавали парфюм, не занимались разведением породистых коней и собак. Но односельчане Айсылу не были наивными простаками – за постой брали с гостей-караванщиков плату. И довольно быстро смекнули, что те приходят за мехом, которым торговали с умом.
Караваны всегда останавливались на одну ночь. И с рассветов основная их часть отправлялась в путь.
Комья земли липли к рукам. А Айсылу казалось, что это кровь отца, матери и сестры. Эта кровь никогда не смоется с её рук, и будет тянуть её в землю. Она рыдала уже в голос. Одна. На старинном кладбище.
– Прошу тебя, отец! – молилась Айсылу. – Я ничего не могу исправить для нашей семьи, но могу сделать для нашей деревни! Я отдаю себя и свою жизнь, кладу свою душу на то, чтобы спасти наш край и честь семьи! Я умерла вместе с Вами, и для себя ничего мне не нужно. Только позволь спасти наш край! Я уже отказалась от любви. Я принесла желание завести свою семью в жертву нашему дому, людям этих земель. Прошу тебя… Позволь! Прошу тебя – помоги!
В тот роковой год странный парень во второй раз пришёл с караванщиками в деревушку. Кочевой народ сторонился его, меж собой называя Алхимик. Его имени Айсылу не помнила. Зато помнила вспыхнувший взгляд сестры. В своё первое появление в деревушке странный гость заявился на деревенский праздник и увлёк в танце Юну – сестру Айсылу: красивую, рослую девушку-хохотушку с пронзительным огненным взглядом карих глаз. В ту ночь он, бродяга, посватался к первой красавице деревни, к Юне. И она, опьянённая новым чувством, упрашивала отца благословить.
Отец решительно отказал. Выдать наследницу рода за бездомного неизвестного лоботряса? Бездельника, который не привык работать? Ну уж нет! К тому-же, муж Юны должен стать главой деревни. Нет, такому подозрительному проходимцу нельзя доверить Родину, дочь и дом!
Вечно покорная тихая мать, во всём послушная отцу, соглашалась. Бурные чувства старшей дочери смущали её. Она только отмахивалась и бурчала: приворожил, колдун, триклятый алхимик…
Не могли отец с матерью понять, что дочь нашла в странном госте.
А сам гость вызывал в людях неприязнь и отторжение.
Казалось, Юна примирилась с решением родителей. Казалось, что странный парень навсегда покинул деревню. Никто не ждал его появления. Никто, кроме Юны.
Юна… Легко управлялась и с платьями, и с танцами, и с хозяйством и с седлом. Достойная наследница старинного рода. Достойная смена отцу. Упрямая и умеющая достигать своего. Отличные качества для главы деревни. Именно они подвело Юну и всю семью. Именно этих качеств не хватило Айсылу, чтобы отказать сестре. Чтобы не передавать записку от сестры к незнакомцу. Как жгло руки то письмо!
«Будь связным двух любящих сердец, – умоляла сестра, держа ее за руку. – Я гибну. Неужели ты не видишь?»
Айсылу не нравилась затея. Как и у родителей, у Айсылу, избранник сестры вызывал страх. В самих его движениях, в тембре голоса крылось что-то чужеродное. Но и оставить сестру в одиночестве непонимания и беспомощности она не могла. Айсылу согласилась. Она просто запретила себе думать и подарила часть себя сестре, стала её глазами и руками.
В ту последнюю ночь старой жизни, старуха-гадалка посетила отчий дом. Она ждала у калитки, в нескольких шагах от крыльца. За ее спиной устало клонил голову к земле ослик и сидели крупные псы, запряженные в груженую с верхом телегу.
– Не спокойные у вас края, милая, – сказала женщина.
Её русые волосы переплетались с цветными веревочками в многочисленные косички. А серые глаза, казалось, въедались в каждую мелочь. Айсылу не придала значения её словам. Хотя тогда родная деревня была местом благодатным и процветающим. Может слова старухи обращались к будущему?