Вы только подумайте. Представьте себя на линейном корабле. Вы видите, что вокруг вас все сияет чистотой, палубы блестят, ничто на них не валяется, все как на тротуарах Уолл-стрита в воскресное утро. Ни малейшего признака, что матросы где-то спали; вы не можете понять, каким волшебством все это достигнуто. И в самом деле, есть чему удивляться. Ибо знайте, что в этом ничем не загроможденном помещении приходится спать, есть, мыться, одеваться, стряпать и совершать все свойственные человеку отправления почти тысяче смертных, которые, будь они на суше, заняли бы площадь целого городка. Можно ли после этого сомневаться, что щепетильная чистота и порядок, особенно же эта незагроможденность достигаются самыми свирепыми эдиктами, а для матросов — ценою почти всех привычных человеку жизненных удобств? Правда, сами матросы редко жалуются на эти лишения, они к ним привыкли, но человек может привыкнуть и к самому бесчеловечному обращению. И именно потому, что он привык к нему, иной раз и не жалуется.
Из всех военных кораблей американские отличаются самой скрупулезной чистотой и славятся этим свойством. И на американских же кораблях военная дисциплина отличается наибольшим произволом.
В английском флоте либерализм достигает такой степени, что матросам положено есть за столами, которые в промежутках между принятием пищи убирают под подволоки, так чтобы они не мешали. Американские матросы едят, сидя на палубе, и клюют свои раскрошенные сухари, или, как их еще называют, гардемаринские орехи, словно куры зерна у гумна.
Но если эта незагроможденность на американском боевом корабле так уж желательна, чего бы она ни стоила, почему не взять пример с турок? В турецком флоте никаких ларей для столовых принадлежностей нет; матросы заворачивают их в коврик и суют под пушку. Подвесных коек у них тоже нет, спят они где попало в своих грего. И в самом деле, если вдуматься, много ли надо матросу, чтобы существовать, кроме собственной шкуры, — в ней-то всякому просторно, — а потом еще угла, где приткнуться, если б только он умел вклинивать, как шомполом, свою хребтину между спящими, никого не потревожив.
Среди военных моряков существует убеждение, что слишком чистые корабли — сущая каторга для матросов, и можно с уверенностью сказать, что, если вы натолкнетесь на такой корабль, без того или иного вида тирании там не обходится.
На «Неверсинке», как и на других американских судах, драянье палубы иногда продлевалось в качестве наказания матросам, особенно если утро выдалось сырое и холодное. Это одна из мер взыскания, которую любой вахтенный офицер может с легкостью наложить на команду, не нарушая устава, согласно коему карать имеет право лишь один командир корабля.
Ненависть, которую матросы питают к этой продленной драйке в холодную неуютную погоду, когда их заставляют шлепать босиком по ледяной воде, иллюстрируется распространенностью среди них странной легенды, своеобразно окрашенной их вошедшим в пословицу суеверием.
Некий старший офицер на английском военном шлюпе, весьма строгий по части дисциплины, особенно заботился о белизне шканцев. Как-то в море холодным зимним утром, когда команда окатила уже, как обычно, эту часть палубы, старший офицер вышел наверх и, осмотрев приборку, приказал приняться за нее сначала. Сбросив с промерзших ног башмаки и закатав брюки, команда снова опустилась на колени и в этой молитвенной позе безмолвно призвала проклятие на голову своего мучителя, моля, чтобы, спустившись по трапу в кают-компанию, он уже никогда больше не вышел оттуда живым. Молитва матросов, видно, была услышана, так как старшего офицера вскоре после этого хватил удар за чайным столом, и на следующее утро он был вынесен из кают-компании ногами вперед. Когда его спускали за борт, так гласит предание, морской пехотинец — часовой у входного порта — повернулся к нему спиной.
К чести гуманной и разумной части американских командиров кораблей следует сказать, что они не стараются добиваться образцовой чистоты на палубах при всякой погоде и при любых обстоятельствах. И не мучают людей, заставляя их драить медяшку и рым-болты, но покрывают все эти мишурные украшения добрым слоем черной краски, что придает всему более воинственный вид, лучше сохраняет инвентарь и избавляет матросов от лишних трудов.