— Что, закончил тренировку?
— Да я размялся… Уже хватит. Пока тяжело заниматься, у меня травмочка одна была небольшая.
— Какая? (Здесь, кстати, при упоминании о травмочке и присоседился громоздкий, обильно обволошенный субъект, впоследствии назвавшийся и оказавшийся Давидом Еноховичем Штейншрайбером.)
— Да ерунда!.. Перелом позвоночника. В двух местах. И ушиб коры головного мозга.
— Что ж такое с тобой приключилось, милый?! Под КамАЗ попал?!
— Да ерунда! Это ж моя коронка у нас на Херсонщине. С криком «киай!» вбегаю по стенке на потолок, делаю обратное сальто и встаю в дзенкутца-дачи. Так я однажды пришелся на голову… Так я ж теперь утром встаю спозаранку и три часа делаю гимнастику, иначе голова весь день трещит.
— Зачем по потолку-то бегал?!
— А ты что, не бегаешь?
— Зачем?!
— Ну-у… Не получится из тебя каратист.
Громоздкий, обильно обволошенный субъект, в дальнейшем именуемый Давидом Еноховичем, тогда же приник к херсонскому самородку: «Интере-есный случай! Не хотите ли к нам? Я — доктор…» Знали бы вы тогда: какой (КАКОЙ) доктор… Хотя у нас все доктора одинаковы, с точки зрения-заблуждения потенциальных пациентов: «Вы доктор? У меня как раз вот тут отдает, тут что — печень или селезенка? — Я окулист. — Угу. Но доктор? Вот и объясняю — как раз вот тут отдает…»
Между прочим, после того единственного случая Колчин больше никогда не встречался с херсонским самородком — или отправился самородок на родную Херсонщину, или заграбастал его дважды еврей для своих КАКИХ-ТО целей, или разочаровался паренек в каратэ-до, как он его представлял.
Но вот Колчин очень долго был под впечатлением не объяснимого логически героизма — зачем тот бегал по потолку, зачем?! Пока вдруг не всплыло из глубин памяти: «Гений дзю-до», тот самый, единственный-неповторимый для поколения конца шестидесятых — начала семидесятых предмет для подражания. Там сумасшедшенький брат главного мерзавца продемонстрировал умение — взбегает по стеночке и пробивает потолок ногой.
И Колчина обуревает хохот.
Вот ведь что… «Гений дзю-до» — не просто кино, а, опять же, руководство к действию — для буквалиста-херсонца.
Колчин и на подступах к первоисточнику знаний был в какой-то мере просвещен: максимальная высота в японских обиталищах — два метра, плюс — все из рисовой соломки, плюс — в кино снимается не вертикаль, а горизонталь.
А буквалист-херсонец свою коронку изображает в зале — в зале! шесть метров — потолки! И без всяких комбинированных ухищрений!..
…Херсонский самородок как-то больше не появился, но Давид Енохович зачастил. Зачастил, знаете ли. Уже даже не в расчете на уникальные травмы. Как-то так случилось. Увлекся. И помощь не раз, не два оказывал — нэхай клэвэщут, мол, патологоанатомы лишь с трупами возятся, на самом-то деле они способны починить человечка задолго до того, как тот превратится в… нечеловечка. Он, Штейншрайбер, помимо всех прочих достоинств был непревзойденным массажистом, да. И Колчин пользовался услугами Давида Еноховича, старательно отгоняя мысли о: «Вот этими вот руками мастер массажа Штейншрайбер через час после или даже за час до… бр-р-р…» Все мы лишь гости на этой планете…
Таков был ведущий патологоанатом Давид Енохович, дважды еврей, по совместительству — книгочей, по совместительству — массажист.
И Колчин направлялся к нему…
Казалось бы, эка изменилась столица за полвека! Раньше: что же это у вас, чего ни хватишься, ничего нет! Теперь: что же это у нас, чего ни хватишься, всё есть! Стоило ЮК обеспокоиться исчезновением Инны, моментально выясняется: есть майор-полковник РУОПа, есть Бай-Баймирзоев, есть даже свой Штейншрайбер. Силовик — криминал — патологоанатом.
Однако все укладывается в логику — в логику того, кто прожил на этом тусклом свете почти сорок или сорок с небольшим лет.
Помнится, питерская подруга Инны с младых ногтей Галина Лешакова не упускала случая повторить благоприобретенную с годами мудрость: «Каждая женщина должна иметь своего парикмахера, косметолога, стоматолога, гинеколога».
Учитывая пятилетнюю разницу в возрасте и доминанту лидера питерской подруги, Инна соглашалась, не возражала по меньшей мере (со старшими следует если не соглашаться, то… не возражать им). Подруг детства мы, в отличие от родителей, выбираем сами, но с годами человек меняется — и не только по фамилии. Колчин, к примеру, так и не усвоил, как теперь называть: Лешакова? Красилина? Мыльникова?