— Да я ему сразу — бац!
— Мягко, Бац, мягко…
(Бацалева среди своих и прозвали Бацем не столько по усекновению фамилии, сколько по простоте его инструктажей перед спаррингами: «Ты давай без всяких этих самых! Ты ему сразу — бац! А потом снова — бац! И всё».)
— Ю-Дмич! Вы будете — у нас завтра небольшой… в общем, сбор. Токийским составом.
— Нет, ребятки. Меня не будет.
— А как же мы?
— А вы все так же. С вами пока Бацалев будет… Никто не видел сегодня Ильяса?
— Здесь где-то. Сейчас найдем!
Да, отношения в Федерации далеки от идиллических. И логика у, так сказать, отдельных товарищей по татами — «синяя».
Но даже будь ты иссиня-логичным, побережешься быть причастным к исчезновению жены сэнсея. Именно потому, что очень хорошо знаешь сэнсея — не то что некоторые, причастные к исчезновению жены сэнсея.
Они, эти некоторые, просто не уяснили всех последствий — и когда ЮК найдет этих некоторых, то не станет, подобно лорду Яме, зачехлять копье.
Так что, сколь бы ни копошились в извилинах менее удачливых, более завистливых коллег по Федерации черные замыслы, — на ТАКОЕ никто из них не рискнет. Жизнь дается человеку один раз, и прожить ее надо. И желательно как можно дольше растянуть по времени.
Колчин ЗНАЛ: это — не здесь, это — не отсюда.
А Ильяс… Виноват маленько Ильяс. Но не в ТОМ. Да и задолжал ему Колчин, помнится, позавчера. Надо бы рассчитаться. Нет-нет, никакого подтекста! Сатдретдинов, помнится, с трактористом расплачивался, с гаишниками. И на дорогу Колчину дал десятку.
А «девятка», знаешь ли, Ильяс, пока не готова. Там все несколько серьезней. Дверца дверцей, но и двигатель заодно решили перебрать. Не возражаешь, Ильяс? Это на неделю, не меньше. Но и не больше. Ты меня слушаешь, Ильяс, у тебя не будет возражений, Ильяс? Отлежишься с недельку дома, ногу подлечишь, а то куда тебе с такой ногой за руль, да? Вот разве на заднее правое сиденье, но тогда за руль кого-то надо сажать. Если Колчин за рулем посидит, Ильяс, ты как? Вот и хорошо, вот и отлежись… Я тебя сейчас на «мазде» до дома подброшу и — отдыхай. Ничего-ничего, мне, ты же знаешь, по пути…
И был вечер.
И было утро.
И был день.
И опять стал вечер.
Вечером майор-полковник Борисенко громко зазвал-таки Колчина на вчерашнюю утку. И Колчин принял приглашение. И они просидели допоздна у Борисенки, где не было «жучков».
Утром дважды еврей Штейншрайбер дождался Колчина, явившегося, как он и предупредил, без звонка. И они просидели до полудня.
Днем бывший папа О, он же нынешний Баймирзоев, принял Колчина за закрытыми дверями, как это у них повелось, и имел с ним длительную беседу.
Вечером режиссер-производственник Брадастый пересилил самолюбие и первым набрал колчинский номер, а ЮК к тому моменту уже вернулся в дом. И Брадастый сделал Колчину предложение, от которого Колчин не мог отказаться. Долг платежом красен, да.
К черту подробности. Так, кажется, выразилась некая дама из некоего анекдота.
А вообще-то подобные вольности — отнюдь не вольности, а строгое следование той же китайской литературной традиции.
Вот, к примеру, танская новелла полуторатысячелетней давности — «Дочь Повелителя драконов». И автор, Ли Чао-Вэй, долго и подробно описывает каждую вроде бы мелочь:
«В годы правления Ифэн конфуцианец по имени Лю И держал государственные экзамены, но потерпел неудачу…»
И так во всем.
Верьте на слово, абсолютно не важно для истории, что «в годы правления Ифэн», что «конфуцианец», что какие-то «государственные экзамены», что еще и «потерпел неудачу».
Главное, дочь-то как? Которая дочь дракона!
A-а, будет, все будет. А пока послушайте песни, которые пели Повелитель драконов, Повелитель реки Цяньтан и какой-то Лю. Они все изрядно выпили на пиру, и каждый — в свою дуду: «Небес лазурный океан, Безбрежные земные дали. Как мы могли из дальних стран Проведать о ее печали?..» И так далее. Длинные песни.
А дочь-то как? Которая дочь дракона?!!
Сейчас-сейчас. А пока оцените роскошь подводного драконьего дворца: «Колонны были из белого нефрита, ступени из изумруда, ложа из коралла, ширмы из хрусталя, притолоки из резного стекла, пестрые балки отделаны янтарем. Невозможно описать удивительную и таинственную красоту дворца».
Невозможно — и нечего тогда описывать. Ан… традиция. Китайская литературная.