Наконец, разбойник остановился перед входом в каменный коридорчик, обычно предваряющий вход в дом и встал неподвижно. Поняв его состояние, Мишка аккуратно отодвинул застывшую фигуру в сторону и протиснулся в проход. Пришлось снять рюкзак с точащими над головой прутьями, чтобы пробраться, и вот так, обнявшись с ним, кларон и вломился в маленькую калиточку, неосторожно оторвав её совсем.
За ним вошел Пашка, также в обнимку со своей связкой, как будто маскируясь от неведомого противника спереди. Но иного выбора у них не было. Даже, если хассан сейчас струсил бы и сбежал, они всё равно попросили бы здесь ночлега, в крайнем случае, за деньги.
На грохот сломанной калитки из маленького домика, стоявшего посреди неухоженных кустов небольшого сада, выглянула, а потом осторожными шагами вышла женщина. Она не была стара, Мишка знал это. Моложе его матери, но движения её были неуверенными, а взгляд долго не мог поймать причину странного шума и увидеть незнакомцев. Наконец, разглядела и вздрогнула, испугавшись.
— Прости нас, мать… Ты же понимаешь по-иритски?.. Не бойся… Мы пришли с миром… Можно нам войти?.. Ана бэт каллим а хассан…
— Айз? Айза э?
— Прости нас, мать. Я плохо понимаю хассанский. Но твой сын говорил, что ты знаешь ирит…
— Абби баба?.. Сын?.. Говорить… сказать… твой говорить, сын?!.
— Да, мать, твой сын… Абби баба!.. Да! Он говорил.
— Сын умереть… давно…
— Санахт! Это не так, мать… Пашка, она падает!! Айлар, ты где, дурень?
— Раха…Мэнзэль бейт… Раха…Мэнзэль бейт…
— Что ты бормочешь? Приди в себя, ей плохо!
— В дом, в дом носить! В комнат!
— Беги за водой, балбес!.. Да брось ты эти мешки!!
Женщину уложили на диванчик, но не в доме, а на веранде. К ней припал головой Айлар, рыдающий как ребёнок, поэтому за водой сходил Пашка, арык журчал совсем рядом, а командиру доверили подтащить мешки. Смачивание висков и лица помогло, и теперь можно было спокойно отойти от пары прилипших друг к другу тел. Стоять рядом с ними спокойно было просто невыносимо. Они ничего не делали, просто стиснулись и рыдали оба.
Поэтому клароны воспользовались паузой и спокойно обследовали территорию. Её ограждал невысокий каменный забор, дико и густо заросший кустами, за которыми явно, уже много лет никто не ухаживал. Сквозь переплетение веток виднелись аккуратно обработанные дворы соседей, где пестрели цветы и зелень разных оттенков, а здесь царило запустение.
Дом, видимо, хотели когда-то перестраивать, поэтому вокруг него громоздились кучи камней и мешков, но поверх них наклонно висели в воздухе кривые жерди, подпиравшие крышу, выдавая нищету, и от этого строение казалось многоногим инвалидом на десятке костылей. В сторону улицы забор был укреплен более солидно, и высота его не позволяла просто так забраться в эту маленькую крепость.
Лучи Сияющего, ушедшего в сладкую дрёму, освещали вершины кольца холмов вокруг Города Богов, а здесь уже становилось темно. Поэтому дальнейший осмотр производился при свете пары колдовских фонарей. Голодным путешественникам удалось найти кусты с фруктами, которые сегодня уже ели и, устроившись на траве, они безмятежно созерцали незнакомый мир, отдыхая после многодневной жары, гонки и приключений. Здесь было покойно, думалось о доме и слова Пашки попали в эту тональность:
— Прямо как в нашем "курином" дворе… Сейчас бы картошки жареной… Мать вкусно жарила в масле… Оно кипит!.. Запашище!.. Ты бы, Мишка, научился бы картошку делать вместо дурацких светильников…
— А давай, поищем. Здесь чего только не растёт… Ты, вон, улёгся на петрушке, а у неё, может, клубни на корнях…
— Я? На петрушке?..
— Ну, на кинзе! Откуда я знаю, что здесь растёт?..
Пашке мысль понравилась, и вскоре он действительно притащил кучу клубней, напоминающих картошку гладкой кожицей, но пахнущих остро, как редька.
— Куда ты столько? По одной бы попробовали…
— Жри, не выпендривайся! Там, в углу заросли… Чего жалеть?
— Похоже на топинамбур.
— На что?!. Ты, Мишка иногда такое слово брякнешь!..
— Чего особенного? На огородах растёт, тоже на картошку похоже…
— У тебя сушня осталась? А то эти, смотрю, всю ночь рыдать будут…
— Вся еда у Айлара. Вон, мешки, сходишь?
— Схожу.
Тело наливалось ленью. Давно уже не было в нём такой спокойной, расслабляющей халявности. Проснулись царапины, укусы и болячки, требуя к себе особого внимания. Захотелось неги и хотя бы чистоты. Как ни парадоксально, лень дала повод к деятельности. Пройдя вдоль арыка с водой, Мишка нашел то, что искал, логически догадавшись, что оно должно было быть. Небольшой бассейн, заваленный мусором под завязку. Вернулся ни с чем Пашка, не найдя мешок с едой, и они взялись за дело.
Наконец-то, рукам нашлось занятие. Причём, мирное и полезное. Весь объём ямы занимали крупные камни, их удалось убрать очень быстро. Мутная, поначалу, вода, протекая, постепенно отстоялась, пена уплыла вниз и теперь можно было спокойно помыться, сдирая с тела куски грязи и какие-то ошмётья из самых неожиданных участков.
Конечно, этой водой кто-то уже пользовался сверху, но эта мысль не портила настроения, внешне она казалась совершенно чистой, особенно после болот и Жёлтого моря. Праздник души завершил Айлар, принесший им чистые рубахи, штаны и стоптанные чувяки без задников.
— Мать сказала принести. Мои старые… Сохранила. — слёзы опять полезли ему в глаза, но он отогнал их резким движением головы — Пошли есть, найдём что-нибудь.
Запах горящего масла подтвердил эти слова. Так пахнет только домашняя еда. Раскалённая сковорода и куча лепешек. Или блинов. Или оладий. На веранде мелькал огонь в маленькой печке, на столике лежали рядами шарики теста, приготовленные для очередной порции, а на громадном глиняном блюде теснилось круглыми боками лакомство — простые сероватые лепешки из грубой муки и к ним что-то сладкое в кувшине с большим горлом.
Женщина уже не казалась такой старой. Она подвязала волосы, переодела халат, подвязала его поясом, удивлённо кидала взгляды на тела парней, которые были и совершенно незнакомы и в то же время, родные, как свои, пусть даже ириты. А за едой и вовсе началось разморожение. Лепешки улетали с бешеной скоростью, и мать всё время думала о том, где бы ночью докупить ещё муки, но всем хватило и травяной навар они пили с припасёнными окаменелыми сладостями, которые так вовремя нашлись в чулане.
Много новостей надо было обсудить. Пропал куда-то отец, не оставив ни денег, ни вестей о себе. Айлар узнал, наконец, своё забытое имя, Ламарджик, сын Гяуза. За ним в первые годы много раз приходили жандармы, но матери нечего было им сказать. Видя её слёзы и открытое горе, вояки не чинили в доме полувдовы повального обыска, получали по медной монетке за это и спокойно уходили.
Они не знали, что жалкие монеты были последними и хозяйка не получает помощи даже от родственников, считавших, что она опозорила их род. Продавала потихоньку старые вещи, с каждым годом спускаясь по улице все ниже и ниже, туда, где на перекрёстках покупают любую рухлядь, правда, почти за бесценок. Потом и вещи кончились и жандармы перестали приходить.
Теперь она гладила сына и руками читала книгу его приключений по шрамам, царапинам, худым рёбрам и незнакомому взгляду. Мальчик, которого она помнила все эти годы, стал мужчиной не на её глазах, с этим предстояло ещё смириться. И всё также за ним могут прийти охранники. Но теперь в доме появился мужчина!