— Тогда поняли впервые?
— Да, мой друг! А ныне я испытываю полное счастье, я истинно счастлив.
— Слава богу!
— Я часто задаю себе вопрос, отчего я так счастлив, и наконец понял: оттого, что меня нет в живых, оттого, что я умер!
— Как же? Разве вы сейчас не живы?
— Конечно, нет! И вы, и я, мы давно уже покойники!
— Благодарю вас, ваше величество!
— Неужели вы бы захотели жить в другой оболочке? — теперь спрашивал низенький.
— Разумеется, нет!
— Нас уже спас бог от людской неблагодарности. Нас уже не коснется предательство друзей и подданных, измена, которая там… — Низенький вытащил руку из-под мышки и протянул указательный палец к воротам. — Которая там, еще долго будет скрываться под маской показной преданности.
— О, черная неблагодарность!
— Не существует более страшного чувства! Разве не олицетворенная неблагодарность своей рукой поразила Цезаря? Разве не сильные челюсти неблагодарности переломили кости славного Сципиона, изгнанного из отечества? Это я сочинил эпитафию на его могилу: «Неблагодарная отчизна! Ты не удостоишься моего праха!»
— Истинно так, ваше величество!
Низенький горько улыбнулся и продолжал:
— Я избаловал их великими победами, а они не простили мне маленького поражения!..
Долговязый вдруг забеспокоился:
— Ваше величество, не повернуть ли нам назад?
— Назад?
— Да! Пойдемте скорее. К нам приближается Цербер.
— Ах, так? Конечно! Конечно!
Оба поспешно направились к зданию, впереди шлепал низенький, за ним долговязый. Потом они живо одолели пять каменных ступеней, открыли дверь и, не оглядываясь, нырнули в помещение.
К Луке приближался дворник с метлой. Лука от страха так и обмер, растерялся и не знал, куда бежать. Не сознавая, что делает, он быстро пробежал расстояние до каменных ступенек. Так же безотчетно взбежал по лестнице и очутился в длинном коридоре, где солидно прохаживались уже знакомые Луке собеседники, словно преподаватели на большой перемене.
Лука притаился за дверью: снаружи не доносилось ни звука, некоторое время он стоял, прислушиваясь, потом открыл дверь и выглянул во двор. Во дворе никого не было. Он вышел и с опаской огляделся по сторонам.
— Поди-ка сюда! Вот ты и попался, бездельник!
Лука увидел сначала метлу, а потом дворника в старой шинели. Как видно, спрятавшись за дерево, он подстерегал Луку.
Лука хотел было дать тягу, но внезапно почувствовал, что бежать не может, колени у него подкашивались, и он с трудом держался на ногах. Пришлось покориться судьбе. Дворник вцепился ему в плечо тяжелой пятерней и потащил в глубину двора.
— Я больше не буду, дядечка, — дрожащим голосом проговорил Лука, — отпусти меня.
Дворник не слушал Луку, не отпуская руки, вел его куда-то.
— Отпусти меня, дяденька, — снова заныл Лука, — я в школу опаздываю.
— А когда ты сюда забирался, не опаздывал в школу?
— Я ведь ничего плохого не сделал!
Дворник подвел Луку к одной из скамеек и сказал:
— Садись, поговорим.
Лука сел. Старик сел рядом, прислонив метлу к скамье. Лука, естественно, представления не имел, о чем дворник собирался с ним говорить, да это его и не интересовало. Он думал только о том, как бы вырваться из рук этого жуткого старика и смыться отсюда поскорее.
— Чего тебе здесь понадобилось с утра пораньше? Зачем ты сюда забрался? — спросил дворник.
— Не знаю… Ворота были открыты, и я вошел.
— Вот тебе и на! Значит, где увидишь открытую дверь, туда и лезешь?
— Простите меня, я не знал.
— Чего не знал?
— Что нельзя сюда входить.
— А что у тебя с ними общего?
— С кем?
— С теми, которые тут болтались.
— Ничего. Я впервые их вижу. Они и не взглянули на меня, и слова мне не сказали.
— И не скажут. Этот плюгавый — большой гордец, много из себя воображает! Но если он мне попадется, я ему спуску не даю, так он удирает от меня, хвост поджав. Не люблю зазнаек. Если ты человек, так будь человеком, чего пыжишься, как индюк! — Старик грозно поглядел на дверь, за которой недавно скрылись двое в халатах.
Луку эта беседа немного успокоила. Старик оказался не таким уж злым. Но хорошего все равно было мало, потому что время шло, а он как дурак сидел здесь и болтал с дворником. «Наверно, уже второй урок кончается», — переживал Лука.
Тем временем дворник достал из-под шинели пандури, наладил ее, попробовал звук и ударил по струнам. Сначала он спел «Ах, трактор…», потом затянул «Молодой пастух в Шираки».