— Ты куда?
— «Скорая» пришла! — ответил Лука.
Когда он выскочил на улицу, «скорая» стояла у ворот.
— Здесь больной? — спросил шофер.
— Да! — ответил Лука, глядя на машину, как на долгожданное спасение. Из машины вылезли две женщины в белых халатах. Вторая с трудом протащила через дверцу большой тяжелый деревянный сундучок.
— Куда идти? — спросила первая.
— Туда… третий этаж, направо.
Женщины в белых халатах вошли во двор. Шофер тотчас улегся на бок и закрыл глаза. Приготовился подремать. Лука хотел было последовать за врачихами, но ноги не подчинялись ему.
Руки и уши замерзли. Руки он засунул в карманы, с ушами ничего поделать не мог. Съежившись от холода, он пошел по улице. Возле ветеринарной клиники фургона уже не было. Разбитую клячу либо взяли на учет, либо махнули на нее рукой как на безнадежную. Мостовую пересек старый чувячник, испуганно озираясь, боясь угодить под колеса. Но ни с одной, ни с другой стороны не было видно ничего, что могло бы ему угрожать. Старик нес свой паек хлеба — четыреста граммов. Поднявшись на тротуар, он так разглядывал хлеб, словно держал в руках невесть какую драгоценность и не мог решить окончательно: покупать или не покупать.
По ту сторону улицы от хлебного магазина тянулся длинный хвост. Кто-то пытался пролезть без очереди, бранясь и толкаясь. В другое время Лука с удовольствием бы остановился поглазеть, но сейчас его совсем не интересовала хлебная очередь, и вдобавок, он ужасно замерз без пальто и без шапки.
С угла Водовозной улицы виднелся знакомый купол церкви, черно-серые косматые тучи висели над самыми крышами, и эта холодная и властная тяжесть давила на город. Лука бегом миновал Водовозную улицу, прошел мимо длинного ряда ларьков и киосков и остановился возле церковного двора. Вымощенный булыжником дворик выглядел так, как будто его только что чисто вымели.
Лука вошел во двор. Обогнул церковь и остановился возле застекленной галереи. Осторожно постучал по стеклу. Никто не отозвался. Он постучал еще раз, теперь уже смелее.
— Кто там? — это был голос Маико.
— Это я, Лука!
— Кто?
— Лука!
— Заходи, Лука, дверь открыта! — пригласила Маико.
Лука толкнул дверь и вошел. Он отодвинул занавеску цвета кизила и заглянул в полутемную комнату. Маико лежала на своей любимой тахте. Она утопала в мягкой постели и подушках, так что ее почти не было видно. Лука шагнул в комнату и остановился.
— Здравствуй, Маико! Как ты себя чувствуешь?
— Сейчас ничего.
— Ты простыла?
— Да, простыла. У меня был грипп.
Лука сделал еще два шага.
— Не подходи близко, — сказала Маико, — я еще не совсем выздоровела.
— У тебя температура?
— Да. Садись.
— Ты одна?
— Да. Мама ушла за хлебом. Садись.
— Как у вас тепло.
— Да, тепло. Почему ты не садишься?
— Не знаю… Я, пожалуй, пойду.
— Ты был сегодня в школе?
— Нет.
— Почему?
— Да так… неохота…
— А я соскучилась… Почти две недели болею.
— Десять дней!
— Да, десять дней.
— Не знаю… Я, если даже двадцать дней не буду ходить в школу, все равно не соскучусь.
— Садись, пожалуйста!
— Еле отогрелся… Уши горят.
— Ты без шапки?
— Ага.
— Простудишься!
— Простужусь так простужусь.
— Ты не в настроении?
Лука пожал плечами.
— Тебя обидел кто-нибудь?
Лука опять передернул плечами.
— Зачем же ты тогда пришел, если не хочешь садиться?
— Знаешь что, Маико?
— Что?
В комнате стало тихо.
— Мой отец погиб! — после долгого молчания произнес Лука.
— Погиб?! — Маико приподнялась на постели.
— Сегодня пришло извещение… — Лука хотел сказать еще что-то, но горло перехватило, и глаза наполнились слезами. Все вокруг стало мутным и расплывчатым. Свисавший со стены пестрый персидский ковер поблек и превратился в серое пятно. Лука с усилием проглотил слюну и протер кулаком глаза. У Маико, сидящей на тахте, по щекам текли слезы. Потрясенная, она смотрела на Луку.
— Я пойду! — сказал Лука.
— Хочешь, я встану? — плачущим голосом спросила Маико.
— Нет, нет!
— Ты выйди в галерею, а я быстро оденусь! — Маико тоже вытирала слезы кулаком.
— Знаешь что, Маико?
— Что?
— Я еще что-то хотел сказать… Скажу в другой раз, ладно? — Лука вышел в галерею — До свидания!
— Лука!
— Чего тебе? — отозвался Лука из галереи.