— Да.
— А что говорят остальные?
— Ничего… Не знаю… Мне сказал Ираклий Девдариани, что все согласны, чтобы мы делили между собой.
— Может, он запугал ребят?
— Не знаю.
— Может, он пригрозил всем? Ты понимаешь меня?
— Я не знаю…
— Я, конечно, не имею морального права, но сейчас такое трудное время… Если класс не против, если это делается с общего согласия, может, мы… а? Как ты думаешь? Может, будем делить этот хлеб на четверых? Но если ребята против, в таком случае мы совершим позорное, постыдное дело.
— Мне этот хлеб совсем не нужен. — Лука вдруг вспомнил, что принесенный им хлеб до крошки съедал Поликарпе.
— Нет, нет, что ты! Как это тебе не нужен хлеб, ты только выясни, не выражают ли недовольства остальные.
После уроков Лука отнес свою долю хлеба учителю. Тот взял хлеб и поблагодарил Луку, потом украдкой сунул в свой необъятный портфель и, довольный, отправился домой.
Лука тоже был очень доволен. Во-первых, он обрадовал классного руководителя, которого дома ждали четверо голодных внучат, и, во-вторых, сегодня этот хлеб не достанется ненасытному Поликарпе Гиркелидзе.
У школьного подъезда Луку ждала Маико, она сказала, что за углом его подстерегают Мито и Ираклий. Они на самом деле поджидали Луку. Ираклий курил, глубоко и часто затягиваясь, видно, был сердит. Мито стоял в стороне и виновато прятал глаза.
— Где твой хлеб? — спросил Ираклий, завидев Луку.
Лука, не ждавший такого вопроса, растерянно молчал.
— Куда ты девал свою долю, я спрашиваю?
— Отдал учителю.
— Зачем?
— Не знаю… Он попросил, и я…
— Ах, попросил?! А откуда он узнал, что мы делим хлеб на троих?
— Не знаю.
— Не знаешь, а вот сейчас узнаешь! — Ираклий размахнулся и дал Луке затрещину.
У Луки потемнело в глазах, он покачнулся, выронил портфель, а после упал на спину, почувствовав сильную боль в голове… Наверно, он ударился затылком о мерзлую землю. Когда Лука открыл глаза, над ним стоял обозленный Ираклий и непотребно ругался. Потом Ираклий наклонился, схватил Луку за грудки и хотел его поднять. Лука невольно, почти бессознательно согнул правую ногу и ударил его в подбородок носком ботинка. Ираклий вскрикнул и скрючился. Прежде чем Лука успел встать, Маико как безумная подскочила к Ираклию и треснула его портфелем по голове.
Лука почувствовал, что силы его на исходе, весь он был разбит и раздавлен и еле держался на ногах. Тем временем Ираклий очухался, схватил Манко и со всего размаху швырнул ее к Луке. Они столкнулись лбами и оба упали. Ираклию этого показалось недостаточно, он поднял их обоих и хорошенько избил. Потом, ругаясь, пошел по улице, вернее — побежал.
Маико и Лука горько плакали, съежившись в нише школьного здания. Вдоволь наплакавшись, они стряхнули друг с друга пыль и медленным, нетвердым шагом потащились к дому. Лука думал, что их встретит Мито, но Мито нигде не было видно. Он или удрал, или побежал вслед за Ираклием.
Лука видел, как наливается шишка на лбу Маико и как вздувается фонарь под правым глазом. Наверно, я еще хуже выгляжу, подумал он, но сейчас его совеем не тревожило то, что он сам был избит, ему доставалось и похлеще. Хотя Маико ударила Ираклия сумкой, он никак не думал, что Ираклий поднимет руку на такую слабенькую девочку. Но он не только поднял на нее руку, но и безжалостна поколотил. У Луки опять навернулись на глаза слезы, и если бы он не напряг всю свою волю, наверное, снова расплакался бы.
Они шли молча, грустные и задумчивые. Лука вспомнил Мито: он тоже хорош, — если бы он им помог, может, втроем бы они как-нибудь справились с Ираклием.
Лука не думал о расплате, о мести, потому что знал, что никогда не сможет расквитаться с обидчиком, а если такой день и настанет, то так не скоро, что уже не будет иметь никакой цены. Слишком много воды утечет за это время. Поэтому Луку душила обида, и он не шел, а волочил бессильные, словно тряпки, ноги.
Маико и Лука вышли на свою улицу. Там, где до войны был кондитерский магазин, Манко остановилась и сказала Луке:
— Знаешь что, Лука! Мне так захотелось «микадо».
— «Микадо»?
— Помнишь, здесь одна женщина продавала «микадо»?
— Помню.
— Вкусно было, правда?
— Вкусно.
— Ты тоже любил?
— Очень.
— Я всегда собирала деньги, чтобы на обратном пути из школы купить «микадо», любила больше всех пирожных… Помнишь, они были такие воздушные… треугольные…
— Помню.
— Когда кончится война, их опять, наверно, будут продавать?
— Конечно, но… Мне сейчас хочется совсем другого, Маико!