ЮЛИЯ. Ксения, это – неприлично! Сядь, пожалуйста… И отвернись!
ДАНА. (Пристально глядя на Бородатого) Юлия, какая-то проблема в этом человеке?
ЮЛИЯ. Думаю, нет – если человек просто уйдет и прихватит проблему с собой.
БОРОДАТЫЙ. Я вообще-то – на работе, если вы не в курсе.
ДАНА. (Бородатому) А ты – хорошо в курсе, кто тебе давал твою работу?
БОРОДАТЫЙ. И кто же мне ее давал, интересно узнать?
ЮЛИЯ. Дана, не – стоит!
ДАНА. Хорошо, Юлия, я только представлю меня. (Бородатому) Я – Дана. На моей земле я – чемпионка в борьбе. Это – достаточно приятно познакомиться?
БОРОДАТЫЙ. Забавно говоришь! А чего ж ты не на своей земле борешься? У нас тут чемпионов хватает. Откуда ты, такая строгая? Глаза-то у тебя вроде – славянские, мягкие.
ДАНА. Да, моя мать – сербка. Но моя другая половина – дикая кровь, жестокая. Для тебя лучше уходить.
Входит Фома, везя в кресле-каталке Старуху с сумочкой на коленях.
ЮЛИЯ. (Старухе) Верушка, если вы – не против, мы прямо сейчас, вот тут, отпразднуем ваш день рожденья. Немножко пахнет бензином, зато здесь – тень и столики. Хорошо?
СТАРУХА. Все прекрасно, Юлька. Прекраснее быть не может: прожить сто пять лет и еще что-то соображать. Вези меня, Фома, к столу, будем веселиться. (Бородатому) И вы, голубчик, не знаю, как величать, будьте гостем. Всех приглашаю!
БОРОДАТЫЙ. Да нет уж, спасибо, я тут – лишний. (Уходит в магазин. Ксюша утыкается в планшетку).
СТАРУХА. Кто его обидел?
ЮЛИЯ. Он пытался обидеть меня, но у него не получилось.
СТАРУХА. Да уж, ты себя в обиду сроду не давала. Не забуду мальчишку, что впереди тебя сидел и все авторучку ронял на пол, чтоб нагнуться и к тебе под юбку заглянуть. Ты помнишь, какую штуку ты с ним выкинула?
ЮЛИЯ. Еще бы!
СТАРУХА. (Смеется). Я до сих пор, как вспоминаю, хохочу. Представь, Фома, эта паршивка взгромоздилась на его парту с ногами, встала, юбку вперед оттянула и говорит: «Теперь всё увидел, урод?» Он, бедный, покраснел до слез и неделю в школу не приходил. Юльку хотели исключить, да я заступилась. Наша директриса шуток не понимала: я с ней говорю серьезно так, а сама от смеха давлюсь.
ЮЛИЯ. Как я люблю ваш смех, Верушка! Вы всё – как девочка. Но давайте уже сядем, и я скажу тост. Фома Еремеич, налейте мне и себе…
ФОМА. Так за рулем я, как же?..
ЮЛИЯ. Бросьте, Фома Еремеич, не поедем мы сегодня никуда, помяните мое слово. Если я ошибаюсь, тем лучше, и вашу машину поведет Дана: она все равно пьет только сок.
ФОМА. А свою вы сами поведете? После выпивки? И Вера с вами?
ЮЛИЯ. Так и быть, пересажу Верушку к вам, чтоб вы не тревожились.
ФОМА. Да вы-то как же за руль сядете?
ЮЛИЯ. За меня не бойтесь: у моей машины – номера волшебные. Меня никто не остановит, наливайте смело. Ксения, возьми свой сок и оторви глаза от планшетки.
СТАРУХА. Погоди, Юлька, сядь, первый тост мой будет. И оставь ребенка в покое. Налей мне, Фома, каплю коньяку, да помоги подняться на ноги.
ФОМА. (Наполняя рюмки) Ты уже сегодня много стояла, Вера: устанешь.
СТАРУХА. Сегодня – мой день, и я чудесно себя чувствую. (Встает с помощью Фомы, берет рюмку). Почему не у всех в руках бокалы? (Нине) Вы – что же, милая девушка, не хотите выпить за мое здоровье?
НИНА. Я – на работе.
СТАРУХА. Вы часто пьете за столетних старух? Буду стоять, пока не возьмете бокал.
НИНА. Ой, я – мигом! (Убегает в кафе и возвращается с рюмкой).
СТАРУХА. Фома, налей девушке коньяку. Что ты в меня так вцепился? Уж если я встала, то не упаду… Ну вот, теперь все хорошо… Дорогие мои! Вы не знаете, не можете знать, как я счастлива – оттого, что вижу всех вас. Вы не можете этого знать потому, что еще не жили настоящей жизнью, которая начинается только тогда, когда к мысли о смерти привыкнешь, как к своему дому. Так жаль, что мало, кто доживает до этой настоящей жизни, когда просто радуешься, что рассвело, и можно взглянуть в окно и увидеть деревья. Но у меня есть больше, гораздо больше. У меня есть ты, Фома – ты, который любишь меня всю жизнь и ничего за это не требуешь. У меня есть ты, Юлька, моя ученица-хулиганка. Ты просидела у меня на уроках литературы всего-то четыре года, а, поди, уж скоро сорок лет, как ты меня не оставляешь. Не возьму в толк, за что мне такая радость: ведь забвение – вещь естественная. Теперь тебе вздумалось увезти меня куда-то, где я увижу океан. Я мечтала об океане еще девчонкой и давно про это забыла. Наверное, я совсем выжила из ума, но согласилась ехать с тобой, не раздумывая. А если я и впрямь доеду до океана, то, наверное, уверую в Бога: я и сейчас уже не знаю, куда мне еще девать мою благодарность за жизнь. Я пью за жизнь и за благодарность, которая и есть счастье. (Выпивает).